Жук

Наверное, ничего более безумного в сложившейся ситуации нельзя было придумать. Даже если слуги спали крепко, вряд ли можно было рассчитывать на то, что их не разбудит звук револьверного выстрела. И уж наверняка его должен был услышать человек, который только что вошел в дом и чьи шаги я уловил уже на лестнице. Я попытался воспротивиться чудовищному в своей глупости приказу, выполнение которого приближало меня к неминуемому и бесповоротному краху. Но, увы, я все же вынужден был подчиниться. Держа в каждой руке по револьверу, я подошел к бюро с внешне совершенно спокойным и беззаботным видом. Наверное, глядя на меня со стороны, невозможно было бы сказать, что я в этот момент готов был отдать все на свете за то, чтобы происходящее прекратилось, словно наваждение. Однако я приставил ствол одного из револьверов к скважине замка, запиравшего выдвижной ящичек бюро, на который мне указал мой невидимый вдохновитель, и нажал на спусковой крючок. Замок разлетелся на куски. Увидев содержимое ящичка, я схватил пачку писем, перевязанную розовой лентой. Затем, услышав у себя за спиной шум, я оглянулся через плечо.

Дверь комнаты была открыта. Держась за ее ручку, на пороге стоял мистер Лессингем.

Глава 7. Великий Пол Лиссингем

Он был в вечернем костюме, а в левой руке держал небольшой портфель. Если, обнаружив меня в своем доме, он и удивился – а иначе, наверное, и быть не могло, – он не позволил себе никак это внешне проявить. Невозмутимость Пола Лессингема при любых обстоятельствах была всем известна и даже вошла в пословицу. Все на свете прекрасно знали, что его хладнокровие непоколебимо в каких угодно ситуациях – даже если бы он обращался с трибуны к разгоряченной толпе или участвовал в бурной дискуссии в палате общин. Принято было считать, что его успехи в политике в значительной степени объяснялись именно его умением найти нужный ход даже в самом сложном положении благодаря удивительному присутствию духа. Мне представилась возможность лично убедиться в его поразительной способности владеть собой. Он стоял передо мной в типичной для него позе, в которой его нередко изображали на страницах прессы политические карикатуристы, – твердо поставив ноги, расправив широкие плечи, чуть наклонив вперед благородную голову. В его голубых глазах я заметил выражение, характерное для хищных птиц, прикидывающих, как именно лучше нанести добыче разящий удар. В течение нескольких секунд он внимательно разглядывал меня, не произнося ни слова. Не могу сказать, поежился ли я под его взглядом внешне – но внутренне, точно знаю, так оно и было. Заговорив, он не сдвинулся с места ни на дюйм, причем обратился ко мне с такой интонацией, словно к одному из своих знакомых, который просто решил зайти к нему в гости.

– Могу я узнать, сэр, чему обязан удовольствием находиться в вашем обществе? – Тут Пол Лессингем сделал паузу, словно ожидал от меня ответа. Затем, не получив его, переформулировал свой вопрос:  – Прошу вас, сэр, скажите, кто вы и кто пригласил вас сюда?

Я продолжал стоять и смотреть на Лессингема, никак не реагируя на его вопросы – ни словом, ни жестом. Это, по-видимому, заставило его присмотреться ко мне более внимательно. Скорее всего, то, как странно – выражаясь максимально мягко – я выглядел, вызвало у него предчувствие, что он столкнулся с чем-то необычным. Не могу с уверенностью сказать, принял ли он меня за умалишенного. Однако, если судить по тому, в каком ключе он решил общаться со мной после первого контакта, это было вполне возможно. Пол Лессингем медленно двинулся ко мне и при этом заговорил исключительно мягко и вежливо:

– Будьте любезны, отдайте мне револьвер и бумаги, которые вы держите в руке.

Когда Лессингем приблизился, я ощутил, как что-то вошло в меня, а затем словно бы с усилием выскользнуло наружу из моего рта. И в тот самый момент я низким голосом – клянусь, не моим – прошипел:

– ЖУК!