Жрица (СИ)

- Да, сестра, верую! – опять повторил я и медленно опустился в теплую воду. Ванна тоже была из стародавних времен, большая, просторная. В ней можно было свободно вытянуться во весь рост.

- Ложись на спину и закрой глаза! - приказала Люба. – Посмотри внутрь себя. Ты видишь что-то? Посмотри внимательней: вся скверна всех твоих плохих дел, все твои дурные мысли – все исходит с себя сейчас. Видишь это?

- Да, сестричка, да…

- Свидетельствую о твоем очищении перед всемогущим Господом! Открой глаза и увидь свет истины! – С этими словами она медленно начала расстегивать свою белоснежную рубашку.

Зачарованный действом, я смотрел на нее, узнавая и не узнавая одновременно. Она стояла лицом ко мне, распрямив плечи, и глядела куда-то поверх меня. Лицо ее было одухотворено какой-то внутренней силой. Она была прекрасна в это мгновение. Я узнавал и не узнавал в ее фигуре ту мою любимую сестричку, которая так часто приходила ко мне во снах.

Будто увидев в первый раз, с благоговением смотрел я на грудь с маленькими остроконечными сосцами, которая не потеряла своей совершенной формы. Обводы плеч и бедер были такими же плавными, а ноги с узкими лодыжками еще сохранили свою стройность. Ее лоно, обрамленное темными и очень короткими волосами, было совсем близко ко мне. Оно как маленькая раковина скрывало в глубине драгоценный дар, дороже любого жемчуга - дар жизни.

Люба переступила край ванны и опустилась рядом со мной. Ее лицо оказалось совсем близко. Концы длинных темных локонов растеклись по поверхности воды. Они пахли каким-то пряным восточным ароматом, немного напоминавшим индийские палочки, но намного слабее и тоньше.

Наши глаза наконец встретились. Она обняла меня обеими руками и приникла ко мне всем телом. Я чувствовал сквозь прохладу воды тепло ее груди, прижатой к моей. Ее бедро, упиравшееся мне в пах, тихо скользило по моему естеству. Люба гладила меня по щекам, по плечам, по спине плавными, нежными движениями, будто убаюкивая. Я вдруг почувствовал себя маленьким ребенком, лежащим в кроватке, которого нежно гладит и целует мать перед сном. Я закрыл глаза и отдался этому потоку нежности, охватившего меня со всех сторон.

Мои губы раскрылись навстречу ее поцелую. Вначале невинные, как у детей эти поцелуи постепенно взрослели и крепли, пропитываясь новым чувством. Когда объятия наши стали теснее и жарче я ощутил свою вставшую плоть и, внезапно, нежность сменилась нараставшим во мне с каждой минутой желанием любить сестру, любить по-настоящему. Дыхание стало прерывистым, а движения потеряли плавность. Внезапно Люба оторвалась от жаркого, иссушающего душу поцелуя, отстранилась, смахивая мокрые пряди с лица.

- Знай же, что силой, данной мне сейчас от Девы Инанны, я очищена от всей прошлой жизни, я вновь девственна и я готова для тебя, мой возлюбленный!

- Войди в меня, войди! - прошептала она. Оседлав меня сверху, она наклонилась и взяла мое лицо в руки. Она смотрела прямо в мои глаза, не отрываясь и не моргая, пока я медленно погружался в ее лоно. В этом пожирающем меня взгляде было все: любовь женщины и любовь сестры, нежность, торжество веры, одержимость Учением, сила духа и женская слабость.

Я будто был допущен в рай: так я чувствовал, пока восходил к этим вершинам наслаждения. Мы вновь были вместе, мы вновь были одним!

Я дошел до конца, и глаза ее, наконец, закрылись. Из уст вырвался легкий стон – то ли боли, то ли наслаждения. – О-о-о! О-о-о!

Мои движения были медленными, волны шли по воде в ванной, не расплескиваясь на пол; они шли и внутри моего тела – медленные, но мощные, как набегающие океанские валы. Навстречу этим волнам плыли волны моей сестры, они схлестывались с моими, порождая водовороты наслаждения.

Я целовал нависающие надо мной сосцы, я благоговейно гладил ее бедра, я шептал ей на ухо слова любви, и страсть все сильнее разгоралась. Мы уже бились друг об друга телами, и скоро я уже не мог сдерживаться. Волны захлестнули меня с головой. И вновь, в момент высшей точки, как и в самом начале, Люба смотрела мне в глаза. Лицо ее было искажено наслаждением, большие темные глаза широко раскрыты. Наши тела бились в конвульсиях, из горла вырывались хрипы и стоны, а взгляд оставался почти неподвижным. Как будто были мы соединены сейчас не только членами там внизу, но и душами, здесь, вверху.

Вода перестала плескаться, и в наступившей тишине стало слышно шипение свечей, до которых добралась разлитая по полу вода.

- Это свершилось,- прошептала она, - ты мой! Ты мой брат и на земле и на небе. Слава тебе, о Мать всех матерей! Слава! Она положила мне голову на грудь, обняла, и вдруг слезы полились из ее глаз.

- Что ты, что-ты, Любочка? Что с тобой?

- Не знаю, что это со мной, - она силилась улыбнуться сквозь слезы. – Ты знаешь, я очень волновалась: смогу ли я. Но теперь я знаю, что смогу.

Была глубокая ночь, когда квартира вновь приняла обычный вид: убраны обгорелые свечи, вытерта разлитая вода.

Обнявшись, мы лежали в большой родительской кровати. Кругом была тишина и темнота. Только свет луны еще чуть поблескивал на раме окна.