Жребий № 241

17-го октября 1904 года пышноусый и высоколобый, шестидесятипятилетний Иван Логгинович Горемыкин, «милый старик Горемыкин», по словам государыни, действительный тайный советник 1-го класса, сенатор, член Государственного Совета, бывший министр внутренних дел и будущий председатель Совета министров, председатель Особого совещания по вопросам о мерах к укреплению крестьянского землевладения, убитый в 1917 году крестьянами при разгроме его имения, доверительно беседовал с вновь назначенным министром внутренних дел, генерал-адъютантом, генералом от кавалерии по Генеральному штабу, бывшим командиром отдельного корпуса жандармов и заведующим департаментом полиции, бывшим генерал-губернатором Виленской, Ковенской и Гродненской губерний, любимцем вдовствующей императрицы, сорокасемилетним князем Петром Дмитриевичем Святополк-Мирским. «Помните одно: никогда ему не верьте, это самый фальшивый человек, какой есть на свете», — имея в виду царя, сказал Иван Логгинович Петру Дмитриевичу, мечтающему об отставке, но не предполагающему, что всего через четыре месяца, обрызганный январской кровью, он будет отставлен от всех мест и должностей раз и навсегда.

11-го ноября 1904 года государь, встав в восемь утра, поехал на охоту в Знаменское. Охота была удачной, собственные трофеи в «Дневнике» выделены особо: «Убил 144 фазана; всего убито: 522. Фазанов 506, зайцев 16». Охота заняла четыре с половиной часа, включая часовой перерыв на завтрак в охотничьем домике. Что ни говори, а охотник государь был блестящий — один фазан за полторы минуты! Результат великолепный!

А в это время на дальневосточном театре сочиняли и готовили к исполнению знаменитый кавалерийский «набег» генерала Мищенко, закончившийся так же бесславно, как и все прочие военные предприятия этой кампании. Командир Забайкальской казачьей бригады генерал Мищенко получил возможность собрать под свою руку больше трети всей нашей кавалерии, превзойдя одним своим отрядом в семьдесят два с половиной эскадрона всю японскую кавалерию, насчитывавшую шестьдесят шесть эскадронов. Неудачи стали обычнейшим делом этой войны, не избежала своей участи обанкротиться и кавалерия, в том числе и казачья. Нелепый замысел и бездарное его исполнение, быть может, и не заслуживали бы упоминания, но именно эта затея привела наконец-то в движение 3-й Верхнеудинский казачий полк. В связи с предстоящей громоздкой операцией на театре военных действий дед напишет бабушке сдвоенное письмо за 13 и 14 ноября, поэтому и «Дневник» государя должен быть представлен двумя датами.

Дневник императора.

13-го ноября. Суббота.

Утром было два доклада. В час с 1/4 отправился в город на освящение Суворовского музея. После молебна осматривал подробно все залы, хорошо устроенные и достаточно наполненные для открытия. В 4 часа вернулся в Царское.

Дядя Сергей и Элла приехали из Москвы. В 7 час. вместе с ними поехали в Гатчину и обедали с Мам`a и т. Ольгой. Возвратились в 10^1/2.

14-го ноября. Воскресенье.

День рождения дорогой Мам`a и десятилетие нашей свадьбы! в 10<sup>1/4</sup> поехали в Гатчину. Обедня, поздравления и завтрак в Белой зале. Сидели у Мам`a долго и вернулись в Царское в 3^1/2 часа. Приняли депутацию от Уланского полка по случаю 10-летия со дня назначения Аликс шефом и двух офицеров и команду с подводной лодки «Осетр», отправляемой на Дальний Восток.

За чаем дети устроили сюрприз и исполнили в лицах и в надлежащих костюмах басню «Стрекоза и Муравей». Вечером принял гр. Ламздорфа.

Будь в этом придворном домашнем детском «театре» цензура, навряд ли в канун сдачи Порт-Артура была бы дозволена к постановке пиеса столь двусмысленного, аллюзионного содержания.

Если раньше дед томился своей забайкальской ссылкой, изнурявшей его бездеятельностью, и ждал отъезда на фронт как перемены участи, то теперь лишь отъезд на фронт мог быть оправданием его резкостей в объяснении с бабушкой, уже расправившей крыла, набравшей воздуха, чтобы лететь к своему любимому.

Вот и последнее, наконец-то, письмо с продуваемой всеми ветрами, пустынной, дикой, серой станции Борзя.