Жорж - иномирец 3

Мы здесь были явно не одни. До слуха доносился шорох, похожий на шарканье ног, шелест одежды, покашливания и прочие звуки, производимые людьми.

— Расстрел. — Печально произнес Борис. — Людям надевают мешки на голову, чтобы не видеть своих убийц, а нас просто убьют в темноте.

Глеб лягнул товарища ногой.

— Ты, блин, оптимист хренов, что это за испытание такое — расстрел. Мы же не супермены, от которых пули отлетают.

— Да тихо вы, мужики. Раз не видите ничего, хоть слушайте. — Я рассердился на них, опасаясь, что в склоке они пропустят что-нибудь важное.

Друзья замолчали, но их дыхание было громче остальных звуков.

— Слушайте, я сейчас громко спрошу, кто здесь, и мы тут же перебежим на другое место. — Предложил я им, не зная, как еще можно начать знакомство с новым испытанием.

— А куда бежать? — Спросил Борис.

— Беремся за руки и бежим туда, куда я потяну.

Мы взялись за руки цепью.

— Кто здесь! — Выкрикнул я и потянул друзей за собой.

Мы успели пробежать шагов пять, как вместо ответа в нас выстрелил прожектор, поймав ярким пятном света и следуя за нами. Мы остановились. Тьма за пределами света стала еще гуще. Мне стало очень неуютно от мысли, что я сейчас нахожусь на обозрении, беспомощный, не готовый к возможной агрессии.

— Как мухи в паутине. — Заметил сходство Борис.

— Что будет, если мы разбежимся в разные стороны? — Глеб сделал несколько шагов в сторону.

Пятно света разделилось на два. Одно освещало нас, а второе последовало за толстяком. Я отошел в сторону от Бориса и тоже получил свою долю света.

— Что вам надо? — Спросил я громко.

— Конечно, сейчас тебе ответят. — Ехидно усмехнулся Глеб.

— Это нам надо, а не им. — Борис тоже решил, что я сморозил глупость.

— Я не ждал, что они скажут нам, что делать, просто хотел узнать, что они ждут от нас. Зачем этот свет? Явно за нами наблюдают с какой-то целью.

— Ты уверен? — Борис замер в ступоре.

Его глаза сразу же сделались невыразительными и пустыми. Кажется, ему стало не по себе от того, что за ним сейчас наблюдают. Глеб подошел к нему и провел рукой перед глазами. Борис медленно повел глазами за рукой.

— Оголтелый социофоб. Испугался, что на виду. — Решил Глеб.

Я был согласен с ним. Мне тоже тяжело давались ситуации, когда на меня были обращены взгляды людей, а уж боязнь публичных выступлений была одной из моих любимых фобий.

— У меня есть ощущение, что мы на сцене зрительного зала. — Поделился я с Глебом своим предположением.

— А мы кто, артисты?

В этот миг зажглись еще несколько прожекторов и осветили сотни, если не тысячи лиц, обращенных в нашу сторону.

— Кто-нибудь из вас любит стендап? — С надеждой в голосе спросил Глеб. — Я только пару стихов знаю и те не полностью.

— А я и стихи не помню. — Признался я, чувствуя, что зная их, все равно бы забыл от волнения.

Прожектора бегали круглыми пятнами по лицам людей, ждущих от нас какого-то представления. Бориса «контузило» очень серьезно. Он находился в прострации, не реагируя на наши попытки приобщить его к размышлениям насчет идей для выполнения задания.

— Уж… уж небо осенью дышало, — неуверенно начал декламировать Глеб в сторону зала, — уж реже солнышко блистало, — он прибавил громкости, — короче становился день, лесов таинственная сень…

Его нарастающий порыв остановило протяжное недовольное «уууууу», раздавшееся из тысячи глоток. Глеб испуганно замолчал.

— Не то. — Догадался я. — Петь умеет кто?

В зрительском зале началось волнение. Народ в едином порыве задвигался, будто ему отдали невидимую для нас команду. Я был уверен, что лица людей ненастоящие, какая-нибудь сложная проекция, внедренная нам через зрительный нерв прямо в мозг. Правда, это ничего не меняло, испытание надо было завершить, и желательно, с благоприятным исходом.

Зрители приближались к сцене. Выглядело это так, словно мы блюдо, которое придвигают к потенциальным едокам. Чем ближе становились лица зрителей, тем отчетливее можно было разглядеть неприятный хищный блеск в их глазах. Мне они напомнили потусторонних существ в теле человека, переживших смерть и наполненных адским разумом, от которого веяло ледяным страхом и неуемным желанием сеять зло.

Такого зрителя я бы не пожелал никому, даже Киркорову. Меня заклинило на этом исполнителе. Я даже не заметил, как мои уста произнесли:

— А я и не знааал, что любовь может быть жестокоооой, а сердце таким одиноким…

Не поверите, но и это не заставило зрителей придти в восторг. Неодобрительный возглас раздался из всех глоток одновременно, как по команде, что еще больше убедило меня в режиссерском замысле испытания. Только я не знал, какие концовки были задуманы в этом спектакле. Возможно, смерть героев тоже была предусмотрена. Зрители, похожие на адские копии людей, принуждали меня и моих друзей серьезно отнестись к выполнению задания.

— Что им надо? — Глеб начинал впадать в истерику. — Что? Чехова? Вий, ты знаешь что-нибудь из классиков? Во, ты наверное Гоголя знаешь, расскажи им что-нибудь про Вия.

— Не знаю я ничего из классиков, и про Вия не знаю.