Жорж

- Не беспокойтесь, мсье, - сказал молодой человек.

Старик вернулся и вновь присел на скамью.

Наступило молчание; старик продолжал смотреть на море, а незнакомец на старика.

Наконец, после нескольких минут безмолвного созерцания, иностранец заговорил.

- Мсье, - сказал он, - вас, по-видимому, не было на набережной, когда "Лейстер" бросил якорь в порту?

- Простите, мсье, я был там, - ответил старик, удивленно глядя на Жоржа.

- Значит, вас не волнует прибытие корабля из Европы?

- Но почему же? - спросил старик.

- Если бы вы интересовались, то не сидели бы здесь, а пришли бы в порт.

- Вы ошибаетесь, мсье, вы ошибаетесь, - грустно ответил старик, качая поседевшей головой, - напротив, я с большим интересом, чем кто-либо другой, отношусь к прибытию судов. Вот уже четырнадцать лет каждый раз, когда приходит корабль из какой-либо страны, я прихожу сюда и жду, не доставил ли он писем от моих сыновей или не вернулись ли они сами. Слишком тяжело стоять на ногах, потому я прихожу сюда с утра и сажусь здесь, на том месте, откуда я смотрел, как уходили мои дети, и остаюсь здесь весь день, пока все не разойдутся и пока не потеряю надежду.

- Но почему вы сами не идете в порт? - спросил иностранец.

- Я ходил туда первые годы, - ответил старик, - но тщетны были мои ожидания. Каждое новое разочарование становилось все тяжелее, в конце концов я стал ждать здесь, в порт же посылаю своего слугу Телемака. В этом случае надежда теплится дольше: если он возвращается вскоре, я могу думать, что он сообщит об их прибытии, если задерживается, полагаю, что он ждет письма. Но он неизменно приходит с пустыми руками. Тогда я иду домой один, вхожу в безлюдный дом, провожу ночь в слезах и говорю себе: "Наверное, это будет в следующий раз".

- Бедный отец! - прошептал незнакомец.

- Вы жалеете меня? - с удивлением спросил старик.

- Конечно, я вас жалею.

- Значит, вы не знаете, кто я такой?

- Вы человек, и вы страдаете.

- Но ведь я мулат, - тихо, с глубоким смирением ответил старик.

Лицо собеседника слегка покраснело.

- Я тоже мулат, мсье.

- Вы? - вскричал старик.

- Да, я.

- Вы мулат, вы?

И старик с удивлением посмотрел на красно-синюю ленточку, красовавшуюся на груди собеседника.

- Вы мулат, тогда вы меня не удивляете. Я принял вас за белого, но если вы цветной, как и я, это другое дело, тогда вы мне друг и брат.

- Да, друг и брат, - сказал наш герой, протягивая старику обе руки, потом он тихо прошептал, глядя на него с глубокой нежностью:

- А может быть, и более.

- Тогда я могу сказать вам все, - продолжал старик. - Я чувствую, что мне станет легче, если я расскажу вам свое горе. Представьте себе, что у меня есть, вернее, были, потому что бог знает, живы ли они еще; представьте себе, что у меня было двое сыновей, которых я любил, как только может любить отец, в особенности младшего.

Незнакомец вздрогнул и ближе придвинулся к старику.

- Вас удивляет, не так ли, - продолжал старик, - что я по-разному отношусь к своим детям, и что одного люблю больше, чем другого? Да, я признаю, это несправедливо, но он был младше и слабее своего брата, меня можно простить.

Незнакомец поднес руку ко лбу, и, пользуясь моментом, когда старик, словно устыдясь произнесенной исповеди, отвернулся, смахнул слезу.

- О, если бы вы знали моих детей, - продолжал старик, - вы бы это поняли. Жорж не был красивее брата, напротив, его брат Жак был гораздо красивее, но хрупкое тело Жоржа исполнено было таким сильным духом, что если бы я отдал его в коллеж в Порт-Луи, чтобы он учился вместе с другими детьми, уверен, что он вскоре обогнал бы всех учеников.

Глаза старика на мгновение сверкнули гордостью и воодушевлением, но тут же погасли; взгляд вновь принял непроницаемое выражение и затуманился.

- Я не мог отдать его в местный коллеж. Коллеж был основан для белых, а мы ведь мулаты.

Лицо незнакомца вспыхнуло, его словно осветило пламя презрения и гнева. Старик продолжал:

- Вот почему я отправил их обоих во Францию, надеясь, что образование отучит старшего от склонности к скитаниям и смягчит слишком упрямый характер младшего. Но, видимо, бог не одобрил моего решения, потому что, приехав однажды в Брест, Жак поступил на борт пиратского судна, и с тех пор я получил от него лишь три письма. И всякий раз из нового места на земном шаре. А в Жорже, по мере того как он рос, все усиливалась непреклонность нрава, которой я так опасался. Он писал мне чаще, чем Жак, то из Англии, то из Египта, то из Испании, потому что тоже много путешествовал, и хотя письма его очень содержательны, клянусь, я не посмел бы показать их кому-нибудь.

- Так, значит, ни тот ни другой ни разу не сообщили вам, когда вернутся?