Жница в зное

Девушка поклонилась от порога и приблизилась к матери-жрице, восседавшей за столиком в виде сундука, искусно отделанного слоновой костью. На хозяйке поверх жёлтого платья было просторное покрывало жарко-пурпурного виссона, головной убор того же цвета скрывал лоб. Она выставила крепкий подбородок, встречая воспитанницу цепким и настойчиво благосклонным взглядом. Справа от настоятельницы сидела на диване видная женщина в белоснежном бурнусе; она находилась в расцвете той красоты, которая обещала, что он будет длиться и длиться. Акеми ранее видела эту госпожу лишь издали. Та приветливо улыбнулась девушке, тогда как жрица-мать произнесла:

— Если голос разума спрашивает тебя, не лучше ли задержаться у нас, оставь торопливость.

Акеми побледнела от одного представления, что жизнь на свободе может открыться перед ней не сегодня.

— Моя благодарность безмерна, о мама! Мне тяжело расстаться с вами, но я решила ехать! — горячо и твёрдо отвечала юница.

В чертах хозяйки чуть заметно выразилось недовольство — тут же заговорила гостья:

— Я буду, о мама, напоминать ей о вашем напутствии, о живом учении, которое обязано вам глубиной и цельностью… она не забудет храм.

Верховная жрица степенно внимала. Затем произнесла:

— Отзывчивая мудрая Виджайя! Ты, конечно, позаботишься, чтобы наша Акеми находила в благочестии радость, не сравнимую ни с какой иной.

Воспитаннице было объяснено, что госпожа согласилась проводить её до дома. На опыте первых шагов подопечной покажут, как приходить к полезным выводам в мире мужской тирании.

— Чему они обязаны своим господством? — перешла на излюбленную тему мать-жрица. — Только телесному органу! Всё сводится к нему, сколько бы мужчины ни затемняли истину, толкуя о каких-то иных своих достоинствах. То, как прославляется отросток, способный отвердевать, говорит само за себя. Я не оскверню уст, называя его на нашем языке, но приведу перлы поэзии, которых удостоилось это орудие мужского самомнения у других племён и народов. Масагеты изобрели для него наименование: Встречающий Улыбку. На урду он зовётся Дарителем Вздохов. Куманы изменили выражение Древко Судьбы, которое пришло к ним от сарматов, и говорят: Стержень Судьбы. И разве только северяне-гипербореи именуют его одним лишь словом, состоящим из трёх букв, которое означает то, что означает.

Мать-жрица остановилась на том, о чём говорила часто и весьма охотно: какую изощрённость порока открывает мужчинам их орган, превращаемый в предмет культа, сколько горького и пагубного несёт он женщинам.

Акеми стояла, опустив веки, терпеливо изображая строгость внимания, и в должный момент услышала самую суть учения, давно затверженную:

— Мужчины стремятся владеть женской плотью, услаждать себя ею: и горе нам, если наша плоть не пребудет служанкой нашего разума! Да прокладывает разум многотрудный путь в неизвестность, украшая его меткими и глубокими умозаключениями, а плоть да уподобится боязливой рабыне, которая идёт только следом и никогда не забегает вперёд.

Наставления продолжились за чаем; дымясь, он наполнил пиалы прекрасного фарфора. Акеми, делая маленькие осторожные глотки, украдкой поглядывала на новоявленную опекуншу — томилась, что будет стеснена и не испытает от первых часов свободы того безбрежного восторга, о каком столько мечтала. Госпожа, видя, что происходит с девушкой, приняла вид рассеянной серьёзности. Будь Акеми старше и имей опыт, она бы уловила, что умное, тонкое и чувственное лицо Виджайи дышит тем прихотливым изяществом, которое связывают с искушённостью.

Акеми захотела быть похожей на опекуншу, когда та, прощаясь с верховной жрицей, вся исполнилась лукавой грациозности. Девушка стояла у террасы и ждала; только что она обошла всех питомиц храма, поклонилась жрицам. Настоятельница мановением руки отпустила Виджайю и подала знак Акеми. Та взбежала по мраморным ступеням, мать-жрица прижала её голову к груди. Во вспышке обессиленного нетерпения видя себя уже в возке, юная дева прошла к нему медленным шагом; лошади повлекли его по пальмовой аллее.

Возок — обтянутый изжелта-рыжей кожей короб на колёсах — принадлежал Виджайе, правил сухонький, совсем седой старичок. Крытая повозка, присланная за Акеми из дому, катила следом; возницей был мужчина, неспособный к соитию. Только такие могли служить в именье, которое верховная жрица не оставляла заботой все эти годы, когда Акеми жила при храме.

Теперь он оказывался всё дальше, хотя дорога ещё довольно долго вилась по его землям. За обочинами росли пышные кусты олеандра, потом с обеих сторон подступили масличные деревья. Близился вечер, но девушка ощущала на верхней губе капельки пота. Виджайя, сидя рядом, сняла с головы покрывало: тяжёлые чёрные с блеском волосы были уложены башней. Акеми решила, что дома велит сделать себе такую же причёску: до сих пор, согласно правилу, она носила только косу.

— Я гляжу вон на ту кибитку, которую мы нагоняем, — заговорила Виджайя, — она легка на вид, её везут две лошади. Почему возница их придерживает?