Жизненный план

После веселой болтовни и вкусного ужина мы садимся вокруг дубового стола и слушаем рассказы Джона о его жизни после отъезда из Чикаго. Вскоре Зои начинает тереть покрасневшие глаза, и отец выталкивает ее из-за стола.

— Маленьким девочкам пора надевать пижамы и ложиться в кровать.

— Нет, я оштанушь ш шештрой.

— Зои, — вмешиваюсь я, — давай я помогу тебе переодеться.

Не отводя от меня круглых глаз, она вскакивает со стула и хватает меня за руку.

— Шештра мне помовет.

— Повезло тебе, — усмехается Джон.

Зои приводит меня в настоящую комнату принцессы, отделанную в лавандовых с розовым тонах, с кружевными шторами на окнах и плюшевым зоопарком на кровати.

— Мне очень нравится твоя комната. — Я наклоняюсь, чтобы включить лампу на прикроватной тумбочке.

Зои надевает пижаму с феей Динь-Динь и с моей помощью чистит зубы.

— Ты шпать пойдеф? — спрашивает она, накрываясь одеялом.

— Хочешь, почитаю тебе сказку?

— Либья!

Я пробегаю глазами книги на полке, но не нахожу ни одной сказки о Либье. Внимательно перебрав книги еще раз, нахожу сказку о поросенке Оливии.

— Эту? — спрашиваю я, снимая книгу с полки.

— Либья! — улыбается Зои и двигается к краю кровати, чтобы освободить для меня место.

Я ложусь на подушку рядом, Зои поворачивается ко мне, обдавая запахом мятной пасты, и целует в щеку.

— Шитай, — командует она, указывая на книгу.

На середине сказки дыхание ее становится ровным, глаза закрываются. Я осторожно поднимаюсь и выключаю лампу. Теперь комната подсвечивается лишь розовым ночником с Русалочкой.

— Я люблю тебя, Зои, — шепчу я, целуя сестру в щеку. — Как многому ты меня научила.

Вернувшись в кухню, я обнаруживаю полный порядок и слышу тихий шум посудомоечной машины. Наливаю еще вина и иду в гостиную, где Джон сидит на ковре и перебирает струны гитары.

— Садись, — улыбается он мне. — Чем тебя угостить? Может, сварить кофе?

— У меня все есть, — говорю я, поднимая бокал, и опускаюсь рядом с ним, разглядывая блестящую темную гитару. — Какая красивая.

— Спасибо. Я люблю этот старый «гибсон». — Он берет несколько аккордов и перекидывает через руку кожаный ремень. — Он много раз помогал мне, когда вода в океане жизни поднималась быстрее, чем я успевал спастись. — Джон с нежностью любовника укладывает инструмент в чехол. — Ты играешь?

— Боюсь, что это с генами мне не передалось.

— Каким ты была ребенком, Брет?

Мы переходим к столу и следующие два часа обмениваемся вопросами, рассказами, воспоминаниями и шутками, изо всех сил стараясь заполнить пустоту длиною в тридцать четыре года.

— Ты во многом напоминаешь мне маму.

— Принимаю это как комплимент. Я очень по ней скучаю.

Взгляд его становится напряженным, он опускает голову и разглядывает ногти.

— Да, я тоже.

— Ты никогда не пытался ее найти? — спрашиваю я и вижу, как напрягаются мышцы его лица.

Джон опять берет гитару, словно она дает ему необходимую поддержку, и опускается на ковер. Он задумчиво перебирает струны, наигрывая отрывки из разных песен и, наконец, поднимает на меня глаза.

— Чарльз Боулингер был тот еще тип, — произносит он и делает выдох, который задерживал последние несколько аккордов. — Я хотел жениться на твоей маме. Самым сложным было оставить ее и уехать. Я любил ее так, как никогда не любил ни одну женщину. Никогда.

— Но ты разбил ей сердце, Джон. Я читала об этом в дневнике. Она была готова бросить Чарльза и пойти за тобой, но ты хотел по-прежнему кочевать по стране.

Он вздрагивает и качает головой:

— Это не совсем верно. Понимаешь, когда твой отец обо всем узнал…

— Чарльз, — прерываю я. — Он никогда не был мне отцом.

Джон несколько секунд смотрит на меня и кивает.

— Когда Чарльз узнал, что мы с твоей мамой любим друг друга, он пришел в бешенство и заставил ее сделать выбор — он или я. Глядя ему в глаза, она призналась, что влюблена в меня. — Джон улыбается теплым воспоминаниям. — Потом она выбежала из кухни. Я бросился за ней, но Чарльз удержал меня за руку. Он сказал, что если Элизабет уедет, то никогда не увидит сыновей.

— Что? Как он мог так поступить?

— Не забывай, был 1977 год. Жизнь была не такой, как сегодня. Чарльз заявил, что даст показания в суде, что она беспутная женщина и не достойна быть матерью. В то время я курил травку, и он пригрозил засадить меня за наркотики. Мне было ясно, что суд встанет на его сторону, и я решил уехать, чтобы не быть обузой для Элизабет.

— Боже, как все ужасно.

— Расставание с сыновьями убило бы ее, поэтому я соврал, что не планирую вести оседлую жизнь, не хотел, чтобы ей пришлось делать выбор. — Джон качает головой. — Я тогда чуть с ума не сошел, но знал, что так лучше для твоей мамы, она не представляла своей жизни без сыновей.

Мы стояли на крыльце, в тот день было чертовски жарко, и все окна в доме были распахнуты настежь. Я не сомневался, что Чарльз подслушивает, но мне было все равно. Я сказал Элизабет, что люблю ее, и всегда буду любить. Но не сказал ей, что остаюсь. Она была очень проницательна и наверняка все поняла. Элизабет поцеловала меня и прошептала: «Ты знаешь, где меня найти».