Речь у него, несмотря на обилие сленговых словечек, правильная, мысли формулирует четко, все ударения на своих местах… Короче говоря, речь образованного человека из соответствующей семьи. Для меня это многое значит. И о многом говорит. Сама, покрутившись на телевидении с десяток лет, нахватала в свою речь прорву всякой дряни — «на телике» матом не ругаются, там на нем говорят. Но одно дело мат, сказанный с душой и к месту, и совсем другое — «зв
А ведь была уверена — мой предыдущий жизненный опыт навсегда отвратил меня от людей, которые способны причинить боль другим. Мне бы теперь от Коршуна бежать, как от прокаженного, а я… Я стараюсь убедить себя, что на самом деле он не такой. Что на самом деле человек просто сорвался тогда, что всему виной нервы, а с нервами у меня особые счеты…
Выбираю почти полную бутылку виски и тащу ее на кухню. Теперь мне нужна минералка. Желательно из холодильника. Виски на самом деле терпеть не могу. Потому и запиваю. Спросите — зачем же я тогда вообще пью эту гадость? Опьянение нравится. Коньяк давит, водка дурит, а виски почему-то веселит. А мне сейчас ох как нужно хоть чуть-чуть, хоть взаймы, но развеселиться…
Готовлюсь переправить добычу в свою комнату, но Коршунов не дает.
— Ты что ж это собралась надраться в гордом одиночестве? Женский алкоголизм не лечится, знаешь?
— Зато менее распространен, чем мужской.
— И все равно пить в одиночку — не лучшая идея.
— Другой нет. И потом я так привыкла.
— Отвыкай.
Решительно отбирает у меня бутылки и несет их на низкий столик перед камином.
— Закусывать будем?
— Закуска градус крадет.
— Балда.
Мне его приготовления не нравятся. А он деловит, как пчелка. На столике появляются стаканы, лед в вазочке для особо тонких ценителей, ловко нарезанная колбаса на тарелочке и толстый золотистый лаваш. Я внезапно понимаю, что зверски хочу есть и набрасываюсь на хлеб. Он смеется.
— Мы ж вроде напиться, а не наесться договаривались?
— И ничего я не собираюсь с тобой напиваться. Заснуть просто не могу. Выпью вот стаканчик и на боковую.
— Ага. Ври больше.
Он пьет виски чистым, но со льдом. По крайней мере поначалу. Все, пока трезвые, всякие там традиции в питие соблюдают. Потом, набравшись, и текилу пьют безо всяких там лаймов и соли. Чистоганом. Кстати, это прекрасный показатель — как только начали просто разливать и заглатывать, пора заканчивать — набрались. Пьем не чокаясь. Пьянею сразу. Ничего удивительного — на голодный-то желудок. А Коршун только и знает, что подливает.
— Ты алкоголик?
— Нет. А ты?
— И я нет.
— Тогда пей и не выделывайся.
— Железная логика. А за что пьем?
— Поминаем.
Желание пить сразу пропадает. И как-то вроде мгновенное отрезвление наступает… Гляжу затравлено.
— Тебе будет полезно знать, что загубила ты отличного парня. Пей давай!
Пью. И он пьет. Так, как будто неприятную работу делает. Только если меня развозит окончательно, то его, похоже, вообще не берет, хотя выпил он значительно больше моего. Финал пьянки практически не помню. Вроде я плакала и извинялась, как могла. Пыталась что-то объяснить и снова плакала. У пьяных баб слезы всегда где-то близко и льются по поводу и без…
Утро лучше бы не наступало. В голову словно из пушки крупнокалиберной в упор выстрелили. А ведь я ею сегодня собиралась работать! Чертов Коршунов!
А вот и он в дверях. Бодрый до отвращения. Словно и не пил вовсе.
— Если ты меня вчера хотел убить, то тебе это удалось.
— Не умеешь пить, не берись.
— Иди к черту!
Какое все-таки чудесное утро!
Вскоре на смену Коршунову прибывает Стрельников. Похоже, они решили караулить меня по очереди. Этот добрее. Приносит водички и какие-то шипучие таблетки. И даже почти не ухмыляется, когда я категорически отказываюсь похмеляться. К вечеру, когда мне наконец-то становится полегче, подтягивается Кондратьев, а следом за ним и Коршун. Теперь вся семья в сборе.
Может не заводить собаку? Эти трое и сами того гляди кусаться начнут. А уж рычат так, что любо-дорого. Причем, как ни странно, не на меня, а друг на друга. Как видно затеянное ими расследование буксует. Пока они ругаются, узнаю кое-что полезное.
Моего приятеля с пластиковой взрывчаткой, который так профессионально позаботился о том, чтобы я отправилась на тот свет самым кратчайшим путем, засекли. У основательно подготовленного к жизни Стрельникова весь фасад дома его туристической конторы — в камерах. Причем в отличие от обычных, которые висят на виду, призванные одним своим видом отпугивать всяких злоумышленников, у Егора они как раз хорошо замаскированы. Потому и записывают другой раз весьма интересные вещи. Так и бандит с пластидом на них оказался.
Смотрю. Человек как человек. Ни рогов ни копыт. Даже симпатичный.
В полиции за фотки поблагодарили. Обещали объявить в розыск. Но мы-то знаем, как это у них обычно получается…
Кондратьев оборачивается ко мне.