Жизнь замечательных людей: Повести и рассказы

И даже больше не на что уповать. Была у нас русская идея (кроме идеи, мы ничего не можем предложить миру, поэтому, заметим, и английская идея невостребована, что предложение с их стороны и так превышает спрос) – всемирность по Достоевскому, за которую нам якобы свыше простится все. Эта идея не прошла, и феномен вылился в «охоту к перемене мест», распространенную до такой степени, что нет ни одной дыры на земном шаре, где бы вы не встретили русака. Потом явилась еще одна идея, впервые сформулированная, кажется, Чаадаевым: русский народ обречен поставить такой общественно-хозяйственный эксперимент, от которого содрогнется подлунный мир; мир, действительно, содрогнулся, но экспериментаторы продержались чуть дольше, чем империя Александра Македонского, и мы остались, по Пушкину, у разбитого корыта, то есть от чего ушли, к тому, как это ни поразительно, и пришли. Еще и третья была у нас идея, маловразумительная, заключающаяся в том, что поскольку русский человек необыкновенен, именно, насквозь эстетичен, возвышен, сострадателен и склонен к общению по душам, постольку от него нужно как раз чего-нибудь необыкновенного ожидать. Однако стоило русаку только окунуться в живую рыночную стихию, как с него сразу смыло всю необыкновенность и он превратился в того пошлого обывателя, который господствует в Европе со времен Пальмерстона, если не греко-персидских войн.

На очереди четвертая русская идея. Вытекает она из того, что страна наша по всем показателям ужасная и все в ней несостоятельно, чего ни коснись, но русские женщины до того прекрасны, что решительно непонятно: как такое может быть, чтобы круглогодично цвели эти благоухающие орхидеи среди осин? И с какой стати, за что, не дельным англичанам, не изящным французам, а нам, резко-континентальным олухам, выпала подобная благодать?.. Во всяком случае, это неспроста, тут кроется какой-то намек, обещание, и, может быть, нам еще один урок предстоит преподать миру, доверившись женскому началу, которое, чем черт не шутит, упорядочит и взбодрит эту угасающую страну.

Раздался стук в дверь. Махоркин сказал:

– Да-да... – И в комнату ступил Леонид Леонидович Непомуков, который полностью загородил своей громадной фигурой дверной проем. Он прошел к столу, сел, закинул ногу на ногу и завел:

– Когда, наконец, кончится это безобразие?! Одни обирают до последнего рубля, другие наводняют квартиру преферансистами – я имею в виду нашего Бегунка, – которые орут как резаные и мешают предаваться положительному труду. А я ведь не ерундой какой-нибудь занимаюсь, я освещаю для вашего же потомства фантасмагорический ход фантасмагорических событий, которые выпали на первые числа текущего октября... Кстати сказать, завтра мне понадобится напарник. Вы бы, Николай, не согласились сделать мне компанию – прогуляться до Дома парламента и вокруг?

– А что такое? – справился Николай.

– Нужно будет завтра побывать в эпицентре событий, а они развернутся у Дома парламента и вокруг. Вдвоем надежнее, спокойнее и вообще.

– Вы бы лучше обратились к Бегунку, он человек военный и всегда выручит, если что.

– Кажется, прапорщик с приятелями завтра собирается грабить банк.

Вдруг Соня сказала:

– У меня плохое предчувствие. Поэтому завтра из этой квартиры никто не выйдет.

– Как это?.. – хором спросили Николай с Василием.

– А вот так!

8

В десятом часу вечера Непомуков вернулся в свою комнату, сел за письменный стол, взял перо в руки и стал писать. Он опять как-то скрючился над столешницей, так что голова его приходилась чуть ли не под мышкой, и то таращил глаза, то прикусывал язык, то делал губы трубочкой, – и сопел. Опять из-под пера у него выходили такие каракули, словно писать он вовсе разучился или научился что-нибудь с неделю тому назад.

«На исходе дня 4-го октября, – выводил он, – сотрудники Останкинского телецентра переместились на улицу Ямского Поля, откуда тогда велись передачи второго, российского канала. Однако и этот пункт не представлялся властям благонадежным и в полночь, когда в городе был введен комендантский час, женщинам было приказано покинуть телестудию на улице Ямского Поля, что и было исполнено уже в начале дня 5-го октября. Мера оказалась не лишней, так как в три часа ночи телестудия была обстреляна из окон белых «жигулей» 5-й модели.

К этому времени противоборствующие стороны в основном закончили сосредоточение своих сил. Вскоре после введения в Москве чрезвычайного положения в столице заняли исходные позиции части Таманской дивизии, включая бронетехнику, а в Доме парламента сконцентрировались несколько подразделений милиции, отряды боевиков, дравшихся против молдаван в Приднестровье, и русские фашисты, то есть в большинстве убийцы из любви к искусству. Через несколько часов критическая масса ненависти найдет себе выход в сражении на берегу Москвы-реки, которое приличествует разве что Средневековью, и 108 человек будут убиты из-за нечаянно расплескавшегося бокала вина и того ради, чтобы через сто лет только каждый десятый гражданин России умел писать от руки и считать в уме.