Жизнь за трицератопса (сборник)

Профессор Минц редко берется за свои великие и зловещие изыскания сам по себе. Его толкает к этому большое отзывчивое сердце. То соседка по дому попросит мужа обуздать, то президенту Российской Федерации понадобится успокоить Кавказ или внедрить доброту в спортивных состязаниях – главное, чтобы был заказ. И тогда Минц включает свой могучий мозг, во всем городе падает напряжение в сети, грозы стекаются к Гусляру, беспокоятся еноты и барсуки, наблюдается колошение озимой ржи, Ходжа Эскалибур упускает нить прорицания, Даша теряет интерес к Паше, и происходит еще многое другое.

Профессор запирается в своем кабинете, забывает о времени и пространстве и только думает и думает.

В случае, о котором я спешу рассказать, толчком к деятельности ума послужило слезливое обращение Миши Стендаля.

Миша Стендаль – пожилой мальчик, корреспондент газеты «Гуслярское знамя», холостяк по необходимости, потому что в мире не отыщешь человека, более невезучего в любви. С Минцем они знакомы уже много лет и пользуются взаимной симпатией.

Миша Стендаль сидел на лавочке в сквере у церкви Параскевы Пятницы и чертил на песке сердце, пронзенное стрелой.

За этим занятием его и застал Лев Христофорович, который возвращался с рынка, купив целую сумку синеньких, то есть баклажанов. Лев Христофорович привык жить один и не тяготился одиночеством. Баклажаны некогда готовила его покойная мама, и потому всю жизнь Лев Христофорович по случаю покупал баклажаны и пытался потушить их точно так же, как это делала Эсфирь Соломоновна. И безуспешно. Хотя это его не останавливало.

– Миша! – воскликнул Лев Христофорович. – Что вас огорчило? Неужели опять неприятности по службе?

Неприятности по службе у Миши были всегда, потому что Миша не вписывался в систему ни при каком правительстве, тогда как бессменный главный редактор городской газеты Малюжкин всегда вписывался в существующую систему.

– На этот раз никаких препятствий. Все беды у меня внутри, в душе.

– Вы не больны?

– Нет, я вспомнил, как мы сидели с Алиной на этой лавочке. Луна была на исходе, Кассиопея вон там, слева, а правее ковш Большой Медведицы. И еще я помню пояс Ориона – три звезды…

– Миша, опомнитесь, почему вы так говорите?

– А потому, – ответил Стендаль, – что Алина была астрономом-любителем. Она мечтала о большом телескопе, о том, чтобы открыть астероид и назвать его моим именем… Она очень нежно ко мне относилась.

– Когда это случилось?

– Между нами стояли неодолимые препятствия, – продолжал Стендаль. – Во-первых, разница в возрасте – почти тридцать лет. Во-вторых, деньги. Ни у нее, ни у меня не было денег, чтобы всерьез заняться астрономией. В-третьих – ее несказанная красота. Мальчишки из речного техникума провожали ее до дома и просили пойти с ними в кино. Нет, наша любовь была обречена с самого начала. Хоть в тот вечер именно на этой лавочке мы с ней целовались. Честное слово! И она сказала мне, что готова пожертвовать астрономией ради моего счастья, а я сказал ей, что готов пожертвовать своим счастьем ради ее астрономии.

– А потом?

– Потом начался учебный год в пединституте, и ей пришлось уехать. Из Вологды она не вернулась. Подвернулась стипендия в Штатах, и моя Алина, светлая голова, надежда российской науки, улетела в Пенсильванию. С тех пор прошло уже четыре года. И ни весточки, ни слова… Как мне вернуть ее?

– А почему вы намерены ее возвратить?

– Я сегодня понял, что я потерял. А потерял, потому что не был настойчив. Ведь человека воспитывают не только родители и школа, не только окружающая действительность…

Руки Стендаля дрожали, хотя человек он непьющий, только нервный.

– Что ж вы раньше-то думали? – спросил Минц. – Столько времени прошло. Я бы на вашем месте давно письмо ей написал…

– А она сама мне недавно прислала, – ответил Стендаль. – К Новому году поздравление. Странное такое: «Я счастлива, забыла о тебе, а ты?» Это что-нибудь означает?

– Ничего не означает, – сказал Минц, – кроме женского каприза. Она замужем?

– Я не знаю. А сегодня я брал интервью у Ходжи Эскалибура. Он деньги заплатил за интервью как за рекламу, мы отказать не могли, хотя я категорически возражаю против мистических жуликов.

– Я полностью разделяю, – согласился Минц.

– Пришел я к Ходже, а он сидит в окружении неофиток и гладит их щечки. Такое у него воспитательное действо. И когда наконец его вымажут в дегте, вываляют в перьях и изгонят из нашего города?

– Некому гнать, – сказал Минц.

Ходжа Эскалибур, вернее всего в прошлом Вася Пупкин из Тотьмы, возник в Великом Гусляре года полтора назад и стал уже одним из самых популярных персонажей в городе. Он объявил себя волшебником и прорицателем, основателем новой синтетической религии, обладателем приворотного и отворотного зелий, а также интрасенсом и экстрателепатом. В общем, что пожелаете!

Очевидно, думал Минц, этот Ходжа Эскалибур, даже имя укравший из легенд о короле Артуре, ибо так звался его заколдованный меч, стал наказанием Великому Гусляру за беспечность. Не было раньше такого жулья, образовалась пустая экологическая ниша, вот в нее и влез таракан.