И сейчас она вглядывалась в смутные переливы черного и серого, в которых таилась ее жизнь или смерть. Вот ее плечи, позвоночник, вот ее ребра, ее скелет, – а между костями жутковато-призрачное нечто, означающее здоровье или болезнь. Она припоминала прежние снимки, серые туманности на них, мысленно совмещала с этими. Кажется, пятна стали еще больше. Она отошла от окна, включила настольную лампу. Потом, чтобы еще лучше разглядеть снимки на просвет, сняла с лампы абажур, и тут вдруг ей почудилось, будто она видит саму себя, но уже годы спустя, в могиле, свою в прах истлевшую, в черноту земли ушедшую плоть – и кости, единственное, что от нее осталось. Она бросила снимки на стол. Что за чушь в голову лезет, подумала она, но все равно подошла к зеркалу и теперь всматривалась в него – в свое лицо, вроде бы свое, но и чужое, не настоящее, зеркально перевернутое. А себя настоящую я ведь не знаю, думалось ей, не знаю, какой меня видят люди, я вижу только свое зеркальное отражение, где все перевернуто, все перелицовано справа налево и наоборот, только эту обманку я и вижу, и все другое, что я в себе знаю, вся моя внешность, цвет кожи, контуры тела – тоже обманка, а истинной своей сути, костяка, который там, внутри, уже норовит проступить, уже проступает наружу, я не знаю. Вот это все, думала она, глядя на черные пленки у себя на столе, это и есть настоящее, без обмана, зеркало. Она провела руками по лбу, по щекам, нащупывая кости под кожей, и ей показалось, что они и вправду как-то ближе на ощупь, чуть ли не выпирают. Мяса почти не осталось, подумала она, вон и из глазниц уже пялится безымянное, непререкаемое ничто, или это оно через плечо мне заглядывает, и наши глаза в зеркале встретились?
– Что с вами? – раздался испуганный голос сестрички у нее за спиной. На своих резиновых подошвах та вошла в палату совершенно бесшумно.
– Смотрюсь в зеркало. За последние два месяца я полтора кило потеряла.
– Да вы же недавно двести граммов прибавили.
– Уже снова сбросила.
– Волнуетесь много. И кушать надо больше. Хотя, по-моему, вид у вас окрепший.
Лилиан стремительно обернулась.
– Ну почему вы вечно обходитесь с нами как с детьми? – возмутилась она, не в силах подавить гнев. – Думаете, мы и правда верим всем вашим россказням? Вот, – она протянула сестре снимки, – сами взгляните! Тут же все ясно! Вы же знаете: улучшений нет!
Сестричка смотрела на нее с испугом.
– Вы умеете читать рентгеновские снимки? Научились, что ли?
– Да, научилась. Времени было достаточно.
Соврала, конечно. Но отступать поздно, да и невозможно. Такое чувство, будто стоишь на краю, где-то высоко-высоко, под самым куполом, ухватившись за поручни, которые сейчас отпустишь, а перед тобой натянутый канат, а под канатом – черная бездна, и ты сейчас шагнешь. Еще можно всего избежать, если она сейчас промолчит, и ей даже хочется избежать, но что-то, что сильнее страха, подтолкнуло ее вперед.
– Тоже мне тайна, – ровным голосом проговорила она. – Профессор сам мне сказал, что улучшения нет. А вот ухудшение есть! Я просто сама хотела взглянуть, вот и попросила вас показать снимки. Вообще не понимаю, кто придумал весь этот театр для пациентов, лишь бы те правды не узнали. Гораздо лучше знать все как есть!
– Большинство не в состоянии вынести правду.
– Я лично вполне в состоянии. Почему же вы ничего мне не говорите?
Такое чувство, будто там, в бездонной глубине над невидимым манежем, она слышит мертвую тишину обомлевшей от ужаса публики.
– Вы же сами сказали, что все и так знаете, – потупилась сестра.
– Знаю что? – спросила Лилиан и замерла, затаив дыхание.
– Ну, ваши снимки, вы же разбираетесь…
Мертвая тишина ожидания внутри вдруг оборвалась, сменившись резким, жутким свистом падения.
– Разумеется, я знаю, что лучше не стало, – медленнее, чем хотелось, произнесла Лилиан. – Это ведь часто бывает.
– Конечно, – с облегчением подхватила сестра. – Перепады все время случаются. То лучше, то хуже. Небольшие рецидивы – обычное дело. Особенно зимой.
– И весной, – добавила Лилиан. – А также летом. И осенью.
Сестра рассмеялась:
– А вы с юмором… Вам бы еще волноваться поменьше. И предписания профессора выполнять. В конце концов, ему-то лучше знать, что да как.
– Хорошо, буду выполнять. Платье свое не забудьте.
Лилиан просто дождаться не могла, когда же это существо заберет снимки, платье и наконец уйдет. Казалось, вместе с ней, в складках ее белого халата, в комнату из палаты Мануэлы проникло дыхание смерти. До чего же она безмозглая! – пронеслось в голове. – До чего все мы безмозглые по отношению друг к другу! Ну почему она не уходит? Сколько можно, да еще с таким умиротворением на физиономии, складывать платье!
– А эти двести граммов вы быстро опять наберете, – утешила ее сестра. – Только кушайте как следует. Прямо за ужином сегодня и начинайте! А десерт сегодня какой! Шоколадное суфле с ванильным соусом!