Жизнь вверх дном

Ленка и Ударник ушли во двор. Судя по тому, каким взглядом их проводила эта самая Лиса – что-то будет. Нехорошее. Удивительно, как она флейту не сломала, или как там называется этот инструмент у нее в руках.

Певец, или как его – солист? Или вокалист? Вокализ? Не суть. Кем бы он там ни был, этот почти лысый мальчик, тут же уселся на первый ряд и начал о чем-то беседовать с девочкой в широченных штанах и футболке размеров на пять больше. По крайней мере, я думаю, что это была девочка. Или ну очень худой мальчик с хвостиком.

Лиса с флейтой и Раф с гитарой остались на сцене. Она то и дело отвлекалась, чтобы посмотреть в сторону выхода на улицу, очень ее моя Ласкина интересует, видимо.

– Скучаешь? Не против, если я сяду? – Сергей указал на место рядом со мной. Странный он все-таки, спрашивает еще. Я пожала плечами.

– Не любишь повторений? – выдавила я.

– В смысле?

– Ну, в смысле повторять одно и то же, пока Лиса вовремя не вступит, – пробормотала я. И чего мне не молчится? Мало того, что я подслушиваю, так еще и открыто в этом признаюсь.

– А, это… – Он улыбнулся. – Кто их любит. Но иногда в них есть смысл – выучить сложный пассаж или добиться определенного звучания, а иногда совершенно нет. Это второй случай.

– Понятно.

Вообще-то мне, конечно, ничего не было понятно, но сегодня я уже столько раз показывала собственную тупость, что запас исчерпался. К сожалению, не тупости, а показов.

– А Раф – это его имя? – Не то чтобы мне было действительно интересно, но не сидеть же молча.

– Нет, по паспорту Раф – Николай. Просто у него прозвище Рафаэль, – полагаю, в честь Рафаэля Санти.

– Это еще кто?

– «Сикстинская Мадонна», «Обручение Марии», «Сон рыцаря»…

– А, да, маме эта Мадонна очень нравится.

Судя по звукам, дождь усилился. Ленка вся промокнет.

– А меня из группы поддержки выгнали, – неожиданно пожаловалась я. Не-а, не кончился запас-то.

– За что?

– За тупость. Пожизненную.

Он рассмеялся. Я отвела взгляд от окна и недоуменно уставилась на Сергея. На его лице играла широкая улыбка.

– По-моему, ты слишком самокритична. Наверняка дело в чем-то другом.

Настала моя очередь пожимать плечами. Если я начну рассказывать ему эту историю, опять разрыдаюсь, водостойкая тушь не выдержит, и все такое. Конечно, в таком виде меня тут стопудово за свою примут, но зачем мне такое счастье?

– Тебе там очень нравилось?

Почему они все меня об этом спрашивают? Какая разница-то. Даже если нет, я что, должна вздохнуть с облегчением?

– Не очень. Но все равно обидно. Вот Женька считает, что все это мартышкин труд, но даже если так, он же не становится от этого менее трудом. Сколько я возилась с этим переворотом назад – сказать страшно. А сделать еще страшнее – как представишь, сколько всего можно сломать в падении…

– Женька? – переспросил Сергей.

– Моя лучшая подруга. Она феминистка и все такое.

Я ждала, пока его лицо скривится. Парни всегда так реагируют на слово «феминизм». Он уже наверняка представил себе страшную, никому не нужную Женьку с лошадиной челюстью, в очках и с косой. Уж не знаю, на голове или в руках.

– Феминистка? Солидно. Ее бы к нам в училище.

– А что там?