Вудхауз готов был обсуждать с Рейнолдсом предстоящий совместный ланч, но сомневался, что сможет отправиться в Америку до конца лета; в беседе он заметил: «Думаю, [роман] выйдет удачный, но какая же мука была выбрасывать рассказ». Европу почти накрыло катастрофой, а он все строил планы и донимал Тауненда вопросами о сюжете «Радости». Он спрашивал: «Может ли обедневший молодой лорд стать деревенским полисменом? Лондонским — пожалуй, но мне нужна именно деревня… (И нужен полицейский, потому что Берти стащит у него форму, чтобы пойти на костюмированную вечеринку.)» Так шли недели, война все приближалась, но Вудхаузы не двигались с места, 9 апреля, воспользовавшись метелью, немецкие войска смели оборону побережья Норвегии. Ответный ход Британии обернулся разгромом и завершился 2 мая бесславным отступлением всех британских частей, а затем отставкой Невилла Чемберлена. 9 мая премьер-министром стал Черчилль, вернувшийся во власть из оппозиции. В своей речи перед Палатой общин он заявил: «Я могу предложить вам лишь кровь, труд, слезы и пот… Вы спрашиваете: какова наша цель? Отвечу одним словом: победа. Победа любой ценой; победа назло всем ужасам войны; победа, каким бы долгим и тяжким ни оказался наш путь». Новый, резкий и бескомпромиссный тон британской политической риторики был совершенно оправдан во время смертельной схватки с нацистской Германией, но как же далек от всего этого мир клуба «Трутни» из книги «Яйца, бобы и сдоба», в котором всегда есть время обменяться шуточками перед завтраком, а молодые люди в безупречных костюмах убивают время за игрой в бильярд и в «персидского шаха»[34]!
Черчилль получил свой пост, когда медлить было уже нельзя. Рано утром 10 мая Германия без объявления войны с невиданной доселе скоростью и ударной мощью вторглась в Голландию и Бельгию. Не прошло и недели, как голландская армия сложила оружие. Немцы прорвали слабую оборону Арденн, преодолели линию Мажино, и к 15 мая панцербригады Роммеля наступали так стремительно, что даже обгоняли на своем пути отходившие французские части. В Париже чиновники на набережной Орсэ принялись жечь архивы. Теперь наконец заволновался и Вудхауз. Жаклин Грант рассказывала, что они с Этель устроили на террасе Лоу-Вуда костер из его «антигерманских» статей и записок. Если не считать первые строки «Потаенного сокровища», едва ли не единственная откровенная сатира на Гитлера у Вудхауза — это «Большой прорыв», слабенький рассказ для «Панча», в котором рассказчик повествует о совещании на Вильгельмштрассе:
В приемной было тесно — как в любом помещении, куда заходит фельдмаршал Геринг… Через несколько минут ворвался фюрер.
— Ну что, все в сборе, — сказал он. — Итак, насчет объявления войны. У кого какие идеи?
— Я тут думал… — начал Риббентроп.
— Чем? — перебил его Геринг, большой мастер неожиданных вопросов.
— Ну же, мальчики, мальчики… — произнес фюрер ласково. — Мне тут по дороге пришла в голову одна мыслишка. Давайте уничтожим Британию.
Возможно, обеспокоенная ходом событий Этель решила не оставлять ничего компрометирующего, даже такой мелочи, на случай, если мужа захватят в плен, и потому сожгла рукописи. «Сонное оцепенение», овладевшее ими в те весенние деньки, грозило вскорости обернуться кошмаром.