Жизнь вопреки

Между морем и лесом судьба выбрала лес. Уже оказавшись в лесопарке, я трижды перекрестился и пошёл по указанной дороге. Так я оказался в Лесотехнической академии, куда и поступил. На лесохозяйственном факультете моя будущая профессия описывалась как «учёный лесовод», потом аттестация претерпела коррекцию – инженер лесного хозяйства. Программа обучения была полностью перевёрстана в сторону инженерии. Так я оказался в Лесотехнической академии. Сдал экзамены: две пятёрки и две четверки. Итог – приняли. Вторым высшим учебным заведением в России после питерского университета была именно Лесная академия, созданная Екатериной. Предки были мудры. В те времена не существовало ни нефти, ни газа, ни угля. И было чёткое понимание, что главным богатством являются земля и лес. Существовал даже Российский лесной корпус, устав которого позволял лесничим иметь особый вид оружия (который впоследствии был назван охотничьим) для охраны леса, как и своей самозащиты.

Поначалу я учился так себе. И в конце первого года обучения меня едва не отчислили за прогулы и несданные зачёты. Сказалась дворовая биография, которая сформировала во мне чувство независимости и свободы.

В этом относительно замкнутом дворовом мире я был одним из лидеров. По натуре я слыл выдумщиком, создал футбольную команду, стал её капитаном. Мир городской «шпаны», а наш двор был частью этого мира, жил по своим законам. Наш дом значился под номером одиннадцать на Моховой улице. Самый центр города, напротив – проходной двор с выходом на Литейный проспект; по сути, громадный жилой массив, всё рядом: Летний сад, Марсово поле, Дворцовая площадь, Михайловский замок, Зимний Дворец. Ну и, конечно же, Невский проспект сравнительно недалеко, и набережная Невы, и набережная реки Фонтанка. Так что захватило нас по полной.

Воспоминания того времени. Нам по 10–11 лет. Последний год войны. Она вроде уже далеко, а всё равно дымится в разрушенных обстрелами и бомбардировками домах. Дыма вроде нет, а запах остался, и развалины домов его издают. «Пацанва» бродит по этим развалинам и непонятно чего ищет. Однако, находит. Я тоже среди бродящих и тоже с находкой. В руке разноцветный не то большой патрон, не то маленький снаряд. Красивый, блестящий. «Айда домой!» – говорю пацанам. И мы, обрадованные находкой, возвращаемся на Моховую к моим сверстникам. Они живут в угловом доме на пересечении улицы… и Моховой. Мой дом № 11 дальше. У них дом № 14. «Есть идея, – предложил я. – Патрон похож на сигнальный». Сказал, по сути, глупость, но хотел удивить. Предлагаю сделать пуск в квартире – она не коммунальная, громадная кафельная печь с лепниной. Дом постройки царских времен. Этаж первый, потолок высокий, тоже с лепниной. Отец одного из пацанов – директор завода. Это его квартира.

Берём пару сухих поленьев, они сложены тут же, и раскалываю их на щепки. Щепки выкладываю в виде ёлочки вокруг патрона, стоящего в центре. Печь большая, патрон направлен в дымоход. Рассаживаемся вокруг, оставляем дверцу печи открытой, чтобы видеть, как пуля полетит в дымоход, и поджигаем.

Через несколько минут раздаётся взрыв. Всё остальное не помню. Патрон, или маленький снаряд, оказался осколочным. Прихожу в себя и понимаю, что я весь в крови. Потом выяснилось, что меня разрешетило осколками, их было двенадцать, может быть, и больше. Бинтов не было, разрезали простынь и стали меня перевязывать. Печь почти не пострадала, лопнула одна кафельная плитка. Ещё одного из пацанов задело двумя осколками, но это были скользящие раны, в тело они не проникли, а валялись тут же у печи. Владелец квартиры Миша, фамилии не помню, боялся возвращения отца с работы. Я этого боялся больше, чем он. Меня перебинтовали, как могли, и, подождав наступления темноты, отволокли домой. Раны обработали йодом, он, слава богу, оказался в квартире, а затем Миша спустился в аптеку и купил ещё два флакона. Пацаны подпирали меня с двух сторон. Идти было невыносимо больно, пять осколков достались ногам. Они доволокли меня до моего дома, подняли на пятый этаж и уложили на диван в большой комнате. Всё это сделали без шума, чтобы не привлекать внимания соседей. Мне ничего не оставалось, как ждать мать. Она возвращалась поздно с работы. Ребята посидели со мной ещё часа полтора, потом ушли. Я сам попросил их об этом.

Сестра к тому времени уже жила отдельно от нас, и мне ничего не оставалось, кроме как ждать возвращения матери.

Когда она появилась, был уже поздний вечер. Открыв дверь, она увидела меня окровавленного и распластавшегося на диване и тотчас упала в обморок. Я сам находился в полусознательном состоянии, однако подполз к матери и стал её подталкивать. Мать очнулась. Что она говорила – я не помню. Да и говорить у неё не было сил – она шептала. Потом приехала скорая помощь, и меня отвезли в Свердловскую больницу, больница считалась хорошей. Мать работала в горкоме партии. Операцию по извлечению осколков мне сделали рано утром, под местным наркозом. Почему я так говорю, потому что запомнил одну деталь.