Жизнь во время войны

– А ты думал! – Рэй придвинулся к Минголле и выпятил грудь. – Что ты, ебаный гринго, в этом понимаешь? Ты...

Минголла толкнул его.

– Откуда ты знаешь, что я американец?

Рэй ухмыльнулся:

– Дебора и рассказала.

– Не пизди, – сказал Минголла. – Говори, откуда?

– Ха! Ебаных гринго Рэй Баррос нюхом чует. Тебя клево подмазали, мужик, и пиздеть научили... но ходишь ты, как гринго, повадки у тебя, как у гринго, и несешь ты такую же хуйню, как все гринго. И вдобавок не сечешь, как мы тут кровь за народ проливаем. За попов, убийц, какая, на хуй, разница. – Он погрозил кулаком солнцу. – La Violencia![20] Знаешь, что я тебе скажу, мужик? Эта война не кончится, пока не победим мы.

Сам того не желая, Минголла оценил его страстность – вроде бы тут все было честно.

– Ни хуя ты не въезжаешь, гринго! – продолжал Рэй. – Потому-то мы с маленькой леди как пить дать столкуемся. В душе она знает, что я ее пойму.

Пора, решил Минголла, поставить его на место.

– Ты много говоришь, старик. Это хорошо. Кто много говорит, того на большее и не хватает.

Рэй потер подбородок, длинное лицо приняло задумчивый вид.

– Хочешь сказать, что ты крепче меня?

– Само собой. А еще знаешь что? – Минголла показал на Дебору. – Она тоже крепче. У тебя нет шансов, бобик. Хотя можешь, конечно, попробовать.

Плечи у Рэя напряглись, словно он собрался броситься в драку, но потом, похоже, передумал. Подтянул штаны, зыркнул на Минголлу и ушел в рубку. Минголла поднял кассетник и показал его Рэю, но тот смотрел в сторону, слишком занятый штурвалом. Тогда Минголла прошагал к корме, подкрутив по пути регулятор, чтобы баллада звучала громче.

Приходи ко мне, девочка, жить...
Где ж ты лучшее место найдешь.
Ты зависла на старом дерьме,
А душа, она нового ждет.
Послушай, пластинка игра-а-ает,
И поет он, девчонка, послушай
Не про нас, моя крошка, совсем не про нас.

Но хоть ты и твердишь мне, что кончено все,
Это, знаешь, ведь как посмотреть:
Стоит только в глаза мне тебе посмотреть,
Я все знаю и вижу насквозь...

НЕ СКРЫТЬ ТЕБЕ ЛЮБОВЬ СВОЮ!
НЕ СКРЫТЬ ТЕБЕ ЛЮБОВЬ СВОЮ!
Сбежишь, быть может, но
НЕ СКРЫТЬ ТЕБЕ ЛЮБОВЬ СВОЮ!
Тебя я раскусил, моя леди...

– Что это? – Дебора нахмурилась и кивнула на кассетник, когда Минголла сел рядом.

– Праулер... Нравится?

– Ничего.

– Это старое, – сказал он. – Года четыре или пять назад. Для него нетипично. Обычно у них темп поживее. Сейчас еще что-нибудь найду.

– Не надо, мне уже нравится. – Она прижалась к Минголле.

...Какой-то незнакомец
сидит в тоске,
продулся в солитер, он хлещет джин, и ему плохо без тебя.
Неужто ты не видишь, что там в себе,
он ловит этот отблеск в твоих глазах,
и что-то тебе мнится, правда,
когда ты смотришь на него...

– О чем вы там говорили с Рэем? – спросила Дебора.

– Ни о чем.

– У тебя был сердитый голос.

– Он мудак.

...Он не верит в судьбу,
так легко победить в солитер,
даму червей положи
на бубновый туз,
так чего же ты ждешь, все равно...
НЕ СКРЫТЬ ТЕБЕ ЛЮБОВЬ СВОЮ!

Деборины волосы трепались у Минголлиного лица, он словно вдыхал и выдыхал ее запах в такт качанию «Энсорселиты». По волнам плыли водоросли – длинные густые красно-коричневые бороды с черными, похожими на бобы семенами. Солнце пробивало облака серебряными клиньями, над берегом кружила темная птица, потом она спикировала и исчезла среди пальм.

– Похоже, так и есть, – сказала Дебора.

– Что?

– Рэй... мудак. Но я все равно вижу, что он не со зла.

– Если человек мудак, то это уже не важно.

Решайся, девчонка!
Поищи в сердце силы
на последний шанс,
вдруг найдется мир,
где мы сможем жить
и не глядеть назад.
Может, я мечтатель, может, я дура-а-ак
или просто одинок,
но вдруг я знаю ответ
на все те вопросы, что мучат тебя...
Ты только спроси...