Жизнь венецианского карлика

Во всяком случае, к таким выводам я пришел, наблюдая за мужчинами-христианами. А как ее чары действуют на нехристей, этого я никогда раньше не знал, хотя на улице о турках ходили слухи, будто они так ревнуют своих жен, что даже художникам не позволяют переносить на холст их красоту, чтобы она не воспламенила других мужчин. А это, если вдуматься, наводит на мысль, что они так же подвержены соблазну, как и прочие мужчины, независимо от вероисповедания.

Когда я наконец прихожу в себя, все уже позади. Они стоят и смотрят друг на друга: она улыбается скорее нежно, чем игриво, прижимает руку к груди, прикрывая и в то же время показывая свою белую кожу, а он — темноглазый, темнолицый — не сводит с нее глаз, и его взгляд настойчив, как яркий солнечный луч. Похоже, ее чары оказывают действие и на иноверцев.

— Вы не ушиблись, госпожа? — спрашиваю я громким голосом, прорываясь в этот магический круг и лягая ее в голень чуть сильнее, чем намеревался.

— Ай! Ах нет, со мной все хорошо. Этот любезный господин… э…

— Абдулла-паша. Я из Стамбула — или Константинополя, как вы его все еще называете. — И хотя, наверное, в Константинополе столько же пашей, сколько в Венеции Корнеров или Лореданов, его имя все равно звучит загадочно. — К вашим услугам. Синьора…?

— Фьямметта Бья…

— Если вы невредимы, тогда хочу напомнить вам, что мы опаздываем, — грубо перебиваю я. И обращаюсь к нему: — Простите, сиятельный паша, но моя госпожа спешит в монастырь. — Я делаю особый упор на это слово. — Навестить своих сестер.

К моей досаде, он скорее приятно удивлен, чем огорчен таким известием.

— Тогда я провожу вас обоих до ворот. Ваши сограждане-венецианцы собираются драться на мосту над Канареджо, и город обезумел — все рвутся поглазеть на это зрелище.

— Благодарю, но мы предпочитаем обойтись без провожатых.

— Вы тоже такого мнения, госпожа Бьяк…?

— Бьянкини, — старательно выговаривает она. — Ах, вы очень добры, сударь. — Ее голос — словно легкое прикосновение перышка. — Но пожалуй, и правда будет лучше, если я отправлюсь дальше со своим слугой.

Он внимательно смотрит на нас обоих, потом поворачивается и отвешивает ей легкий поклон, протягивая руку вперед. Пряный запах серой амбры, исходящий от его перчаток, дразнит нас мыслью о ее высокой цене. Я почувствовал, что моя госпожа дрогнула, и если бы я не боялся покалечить ее, то снова лягнул бы. Но она устояла.

— Что ж, тогда я отпущу вас. — Он опускает руку. — Хотя для меня, тоскующего вдали от родины, знакомство с женщиной такой красоты и с карликом… такого безупречного сложения и страстной преданности — редкая радость, согревающая мое сердце. Я живу в доме неподалеку от Большого канала, возле кампо Сан-Поло. А что, если как-нибудь в другой раз, когда вам не нужно будет навещать своих «сестер», вы могли бы…

— Благодарим, но… — встреваю я.

— Как-нибудь в другой раз, — добавляет она нежно.

Я тащу ее прочь, и все то время, что мы осторожно пересекаем площадь, он провожает нас взглядом, пока мы не поворачиваем за угол и не углубляемся в другой переулок. Когда мы удаляемся на порядочное расстояние, я напускаюсь на нее:

— Да как ты могла…

— Ах, Бучино, прекрати читать мне нравоучения! Ты ведь тоже почувствовал запах его перчаток. Ясно, что он не обыкновенный турецкий купец.

— А ты — не обыкновенная шлюха, чтобы подбирать мужчин на улице! Что бы ты стала делать? Привела бы его к себе в спальню, а мне велела бы тайком стянуть его одежду и украшения? Это сразу погубило бы нас обоих.

— Ну что ты, это же была невинная забава! Он торопился посмотреть на драку, как и все остальные. Иначе я бы не стала заигрывать с ним. Но ты должен признаться, Бучино, что мы его покорили, и, заметь, без волос, в чужих обносках, но все-таки покорили!

— Да, — соглашаюсь я. — Покорили.

Сегодня дом рано погрузился в сон. На кухне Мерагоза растеклась по сломанному стулу, из открытого рта вылетает ворчливый храп. Ее все чаще можно застать в такой позе — старуха привыкает к ней и день ото дня жиреет на наших харчах. Не могу ручаться, но сильно подозреваю, что в течение последних недель, отправляясь за покупками, она каждый раз прикарманивала по нескольку скудо. Впрочем, не могу же я проследить за каждым ее шагом. И уж коль скоро мы пошли на то, чтобы перебиваться кое-как, нам придется делить кров с этим, хорошо знакомым нам, дьявольским отродьем.

Моя госпожа спит наверху, натянув на голову покрывало. Теперь она часто спит вот так — пряча голову и лицо, как будто даже во сне защищает себя от нападения. Меня одолевает усталость, но дневное возбуждение все еще не улеглось. А в южной части города, где продолжается народное веселье, виден свет огней. Я вытаскиваю несколько монет из кошелька, спрятанного между рейками кровати, выхожу из дома и иду в сторону Сан-Марко.