Жизнь вдребезги

Он ухватился за перила, чтобы встать на ноги. Трещала голова; он выпил еще одну чашечку кофе. Потом распахнул ставни. По аллее порхал дрозд. Воздух показался ему свежим, почти что холодным. Вот и минули теплые деньки. Он прошел через прихожую, на ходу коснулся рукой ружейных прикладов, пожал плечами. Все так запутано! Ах да! Ей пора уже принимать лекарства. Его дело не судить, а ухаживать за больной. Он отломил кончик у ампулы, добавил воды. Весь его день складывался из таких вот мелочей. Главное — это выжить, находясь рядом с ней… К тому же для него важно не то, что у нее на уме; все, что ему от нее требуется, — это оставаться с ним, полностью от него зависеть, безропотно, словно птичка в клетке, словно рыбка в аквариуме. Многого он не просит! Любовь? Бог с ней, проживем и без нее! Он отнес стакан наверх.

Она повернула к нему голову, напрягла рот, глаза, шею и выдавила из себя звук, который должен был означать:

— Рауль!

Глава 13

Дюваль говорил долго. Он стремился доказать Фабьене, что ему все известно; он хотел отбить у нее всякую волю к сопротивлению, уличить ее, подчинить себе, растоптать ее, просто рассказывая о том, что ему удалось обнаружить; и чем дальше заходил он в своих рассуждениях, тем яснее понимал, что оказался игрушкой в чьих–то руках, что его обманывали, презирали. Под конец он не сумел удержаться от смеха.

— Я смеюсь, потому что справедливость, видимо, все–таки существует. Твой любовник потерял все, да еще ему пришлось подарить тебя мне. Ты не находишь это восхитительным? Жалкому типу достались все призы. И теперь… стоит мне захотеть… стоит только наплевать на последствия… мне достаточно будет обратиться в полицию…

Глаза смотрели на него умоляюще.

— Ну–ну, ты еще скажи, что я палач! Думаешь, мне не больно… Я понимаю… ты меня не знала… и ты ни во что не вмешивалась… К тому же твой любовник оказывал на тебя огромное влияние… Боже милостивый! Вот этого–то я никак не пойму! Именно этого… Что в нем такого было, что вы так ему повиновались? Он говорит вам: «Дюваля придется убрать!» — и вы обе молчите. Вы все трое могли месяцами выжидать! А он спал то с одной, то с другой. Я так понимаю, он был у вас вроде султана.

Она изо всех сил задвигала рукой, пытаясь дотянуться до столика на колесиках.

— Ты хочешь писать? Ну давай.

Он придвинул к ней столик. Своим неровным почерком она принялась выводить буквы.

— Н–Е–Т… Как это нет? Я ошибаюсь? Что же не так?.. Он не спал с вами обеими?.. Ну–ну! Только не рассказывай мне сказки. Напиши–ка лучше «ДА». Признайся, что все это правда, и я, может, попробую все забыть. Пиши!

Она взяла карандаш и с огромным трудом вывела снова: Н…Е…Т.

— Ах вот как! Пытаешься меня провести? Я уверен, что угадал правильно.

Но она упрямо чертила опять: Н… Он смахнул бумагу, и столик откатился на середину комнаты.

— Хватит, слышишь? С меня довольно! Здорово придумала — на все отвечать «нет». Фальшивые документы — нет? А все эти вещицы с моими инициалами, чтобы обмануть прислугу, — тоже нет? Ну же, Фабьена, надо уметь проигрывать. Я все могу стерпеть, не надо только держать меня за идиота… Я погорячился, но не следовало доводить меня до крайности. Вот, на тебе твой столик… И, если я ошибаюсь, объясни мне… Торопиться тебе некуда… Я приду не скоро.

Засунув в карманы сжатые кулаки, он вышел из комнаты. И почти сразу раскаялся в своей грубой выходке. Что она станет делать наедине с чистым листом бумаги? Ему бы следовало терпеливо задавать ей вопросы, основательно обсуждать каждую мелочь, даже самую щекотливую… не спешить с выводами… Как знать, нет ли разрыва в цепи его рассуждений? Возможно, она говорила «нет», желая его предостеречь?

Не забыть бы составить список покупок для мадам Депен! Он, как видно, совсем не в себе — и не вспомнил, что в доме нет растительного масла, что нужно купить сухарики. Он открывал дверцы буфета, рассматривал консервные банки и думал о Фабьене. Сможет ли он по–прежнему жить бок о бок с нею? Их будет вечно разделять эта тайна, которую ему никогда не удастся разгадать до конца. Так, макароны, оливки, колбасы… Она любит шкварки. Он достал бумажник. Да ему давно пора заглянуть в банк! Чем скорее, тем лучше. Если бы он мог купить любовь Фабьены… Никакая цена не показалась бы ему слишком высокой. Купить — но не другую Фабьену, а ту, прежнюю, у которой так светились глаза, когда он к ней подходил. Мадам Депен придет только в десять, значит, у него хватит времени заскочить в банк. А она пусть пока выкручивается со своей бумагой как знает.