Жизнь вдребезги

Бертон возмутился. Навязывать такому человеку, как он, паясничанье, недостойное грошового романа, — безобразие! недопустимо! И тем не менее дело принимало волнующий оборот, которого он не ожидал. Он не решался, что выбрать — «бентли» или «альфа–ромео», но в конце концов выбрал последнюю марку, потому что она красного цвета, а значит, ее легче заметить. Тот, кто стал бы следить за ними, оказался бы совсем тёхой, если бы потерял его в потоке движения. Но он мог преспокойно наблюдать тайком: заднее зеркало отражало самую мирную картину, ни одна машина не пристроилась ему в хвост. Ехал он медленно. Может быть, именно сейчас все и решалось. Бедная Мари–Клод! Легче расстаться! Но она такая упрямая!

Есть женщины, которые обладают такой добродетелью, как преданность. А есть другие, которые созданы, чтобы надоедать: все время встают на дыбы, все время источают какой–то яд, воспринимая любую радость как оскорбление. У Бертона невольно складывалось впечатление, что он выздоравливает. Он припарковал свою машину недалеко от Театра Шателе, а оставшуюся часть пути проделал пешком. Когда он поднялся по лестнице здания уголовного розыска, он с трудом смог придать своему лицу подобающее выражение.

Его ожидали трое. Комиссар Шармон собственной персоной, Саллерон и невысокий молодой человек, который казался очень возбужденным, — инспектор Фри–лё. Они долго жали ему руку, как будто Бертон уже стал вдовцом, и он вновь изложил им всю историю.

— Вы знаете эту статую? — спросил комиссар у молодого Фрилё.

— Прекрасно. По правую руку, сразу же пройдя за решетку.

— Может, устроить какую–нибудь засаду в этом углу?

— Не может быть и речи! — отрезал Бертон. — Они очень настаивали на этом моменте. При малейшем подозрительном знаке — все кончено. Я никак не могу рисковать. Совершенно никак. На карту поставлено слишком многое. Как только моя жена будет освобождена, вы сможете действовать по вашему усмотрению.

— Но это полностью совпадает с нашими намерениями, — сказал комиссар. — Даю вам слово, досье Бертон. Мы даем вам свободу действия. Но мы начинаем свое расследование, извините за выражение, с хвоста. Посмотрите… прислуги нет… кто нанят, кто недавно уволен?.. Похоже, у похитителей есть осведомитель на месте.

Бертон покачал головой.

— Я полагаю, что могу ручаться за всех лиц, которых нанимаю.

— Хорошо, — коротко отрезал комиссар. — Мы сделаем все необходимое. Начиная с этого момента считайте, что вы уже больше не одиноки. Незаметное присутствие — таков наш девиз в подобных случаях. Вы как добрались?

— Пешком, как господин Саллерон посоветовал мне. Я уверен, что за мной не было слежки.

— Отлично. Возвращайтесь к себе. И если вам понадобится выйти, чтобы съездить в ваш банк, например, не старайтесь оторваться от слежки. Наоборот, докажите им, что следуете их предписаниям буквально.

— Я попросил, чтобы записали номера купюр.

— Хорошая предосторожность, но сплавить пятидесятифранковые купюры очень легко. Это они знают. Ваша предусмотрительность нам не поможет их схватить. К счастью, у нас есть другие способы… Не беспокойтесь, мсье Бертон. Последнее слово за нами!

Новые рукопожатия, еще более сочувственные. Отныне оставалось лишь ждать. Бертон вернулся почти в печали. Все эти ссоры настолько глупы! Вот так подлавливать друг друга, клясться в вечной ненависти, а между тем… Такой ли уж злобной была Мари–Клод в действительности? На чей счет отнести настоящие ошибки, самые первые, те, что впоследствии не прощаются? А он сам?.. Вторая половина дня показалась ему ужасной. Бертон выбрал достаточно заметный чемоданчик, чтобы отправиться за выкупом. Ну а коли полицейские следили за ним… Купюры подсчитаны кассиром, плохо скрывавшим свое удивление.

Эта большущая куча денег представляла собой цену за кровь. Но этого Бертон не смел сказать даже себе самому… А потом наступило время принимать решения. Он долго размышлял перед пачками, уложенными в ряд на его письменном столе. Если он положит их в указанное место, Мари–Клод будет освобождена. Она вернется, возможно в бешенстве, и все начнется сначала — надутые губки, ссоры, упреки, оскорбления, вызывающее поведение. «Тебе шкура моя нужна, а? Скажи уж… наконец–то… Но ты слишком труслив, мой добрячок…» Бертон чуть не заткнул себе уши. Нет! Чтобы никогда больше этого!..