Жизнь в зеленом цвете - 5

- Не волнуйтесь Вы так, Гарри, - сострадательно посоветовал Барон. - Никто не узнает о Вашем и Седрика секрете. Мёртвые умеют хранить тайны друг друга.

- Надеюсь на это, Барон, - серьёзно сказал Гарри, обретя некое подобие спокойствия.

- Надежда - глупое чувство, - наставительно заметил Кровавый барон.

- Безусловно, - не стал спорить Гарри. - Абсолютно не слизеринское чувство, глупое и нелогичное...

- Вот только и Вы не слизеринец, поэтому Вам простительно, - договорил Кровавый барон; Гарри, собиравшийся закончить фразу совсем не так, в удивлении приоткрыл рот.

- Не слизеринец? А кто же я тогда?

- Вы - это Вы, Гарри, - улыбнулся Кровавый барон. - Всегда и во всех обстоятельствах. Вгонять Вас в рамки какого-то факультета - если условно рассматривать принадлежность к какому-либо факультету Хогвартса как определённый тип мышления - занятие бесполезное и неблагодарное.

Гарри слегка замутило от стиля, которым воспользовался Кровавый барон. Для его сонной ничего не понимающей головы это было слишком. «Светские беседы - определённо не моё...»

- Ох... я лучше пойду, - определился Гарри, вставая из-за стола. - Прошу меня извинить, но мне не хочется опаздывать на занятия.

Какой-то жук полз по волосам Гарри - полз внаглую, перебравшись на лоб и едва не сунувшись в левый глаз. Гарри в раздражении смахнул его; жук, перевернувшись в воздухе несколько раз, с трудом выправился и сердито-пресердито зажужжал крыльями.

- А вот нечего наглеть, - фыркнул Гарри.

Жук, не восприняв совета, стремительно унёсся прочь.

Сегодня порезы не затягивались сами; периодически из царапин лилась кровь. Гарри морщился; он вообще не любил ощущение крови на коже, а с некоторых пор просто ненавидел. Алые капли останавливались через пару сантиметров, расчертив тыльную сторону ладони Гарри неровными полосками; это было похоже на решётку с толстыми прутьями, за которой выделялись тонкие очертания слов: «Я не должен лгать».

Скрип пера по пергаменту почти убаюкивал - если бы не запах и ощущение крови, Гарри мог бы прикорнуть прямо здесь. Боль не доставляла ему никаких неудобств - он свыкся с ней, третий вечер встречая её - одинаковую, слабую, назойливую, как зудение комара, которое тоже не мешает заснуть, если ты очень устал. Он даже удивился, когда Амбридж оказалась прямо перед ним.

- Чудесно, - почти сладострастно промурлыкала она, осматривая его кровоточащую воспалённую руку. - Это будет служить тебе хорошим напоминанием, верно? На сегодня всё.

Гарри в задумчивости поднёс руку к губам и слизнул несколько алых капель. Это было так солоно, с долгим, вяжущим послевкусием - кровь и пот... Глаза Амбридж расширились; то ли она просто не ожидала от него такого, то ли ей... понравилось.

- Доброй ночи, профессор, - Гарри левой рукой закинул сумку на плечо и направился к выходу, искренне надеясь, что у жабы будет очень недобрая ночь.

Пасмурным, хмурым утром пятницы Гарри был почти что бодр и свеж - вернувшись вчера от Амбридж, он решительно отказался от мысли делать хоть что-нибудь, благо конкретно на сегодняшний день ничего не было задано, и сразу рухнул в постель.

Уроков сегодня было меньше, чем обычно, и Гарри даже успел сделать немного домашнего задания перед тем, как идти к Амбридж - в последний, как он надеялся, раз.

- Вы знаете, что делать, мистер Поттер, - сладко улыбнулась Амбридж.

Гарри сел; уголок его рта дёрнулся в невольной усмешке. Она всё ещё думает, что это наказание что-то в нём изменит?

Я не должен лгать. Порезы открылись и немедленно начали саднить - гораздо, впрочем, слабее, чем, к примеру, последствия тренировок Дадли, явно искренне считавшего своего двоюродного брата эксклюзивной живой боксёрской грушей.

Я не должен лгать. Порезы углубились.

Я не должен лгать. Кровь потекла по запястью, странно гармонируя со смуглой кожей.

Я не должен лгать. Я не должен лгать. Кровь текла на пергамент, забиралась под широкий рукав мантии; ладонь сводило лёгкой судорогой, но Гарри не собирался позволять себе неуместных пауз. Он слышал, как тихо Амбридж листает какие-то бумаги, сидя за своим столом, и знал, что она так же тщательно прислушивается к нему, рассчитывая на неровный вздох, на стон боли, на слишком длинную паузу от скрипа до скрипа, на то, что собьётся размеренный ритм выписываемых слов: Я-не-дол-жен-лгать - я-не-дол-жен-лгать - я-не-дол-жен-лгать...

Пусть рассчитывается. Всё равно не услышит.

Я не должен лгать. Я не должен лгать. Пергамент был весь в крови, буквы расплывались, слегка пузырились, как будто вступили с чем-то в химическую реакцию; боль стала сильнее, трансформировалась из просто надоедливой в ноющую. На улице стемнело.

Я не должен лгать.

Я не должен лгать. Гарри давил зевки.

- Что ж, давайте посмотрим, дошёл ли до Вас смысл написанного, - ласково проговорила Амбридж.

Она с силой провела по незакрывающимся порезам; боль хлынула по руке Гарри волной, доставая до локтя. И одновременно с этим шрам на лбу вспыхнул короткой, острой болью - как будто кто-то провёл и по нему, но не короткими жирными пальцами, а лезвием бритвы.