Жизнь в стеклах (сборник)

Боли Иванов почему-то не чувствовал. Он с удивлением смотрел на алую струйку, текущую по халату прямо на пол. «Всё. Конец. Приехали. Сейчас будет туннель и свет в конце. Меня подхватят ангелы и понесут прямо в райские обители. Только надо очень быстро что-то вспомнить. Или кого-то. Кто нас всех от чего-то спас. А, в общем-то, зачем Он мне? Я ведь чист, как лист белой бумаги. Я всё отработал, мне никто не нужен. Я сам себя спас!»

Иванова подхватывают под руки и несут куда-то ввысь. А там, на золотом троне сидит кто-то светящийся. Ласковым голосом он вещает: «Сын мой возлюбленный, ты мой истинный ученик и последователь! Ты всю жизнь в поте лица своего служил мне одному. Не бойся, ты не останешься без награды, в моём царстве обителей много! Войди в радость отца своего! Мы теперь всю вечность будем вместе!» Иванов тянет руки к тому, кого он так часто представлял в своей пустой комнате. Это с ним он вёл в воображении долгие ночные беседы, это в его кровоточащие раны влагал пальцы. Тот в ответ тоже протягивает к нему руки, они белые и холёные, с длинными красиво заострёнными ногтями. Ещё секунда – и эти руки плотным кольцом обхватывают Иванова, ногти вперяются в живую плоть. Его пробирает ледяная дрожь, скользкое змеиное тело всё туже стягивает грудь, становится трудно дышать. Из заоблачной выси Иван Иванович падает в бездонный колодец. «Спасите! На помощь! – из последних сил кричит он. – Я не хочу умирать! Я хочу жить!»

«ТРАХ!» – Снежок разбивает окно, осколки летят по комнате, один, особенно острый и длинный, попадает в сердце висящей на стене фотографии Иван Иваныча. Испуганное детское лицо глядит с улицы на живого Иванова.

* * *

Ну и странный же это тип! Не то худой, не то толстый; не то в костюме, не то в рясе; не то старый, не то молодой. Да и говорит как-то не по-нашему. Не человек, а сплошная тайна! Кто же он такой?

– Алекторов, – представился профессор.

– Чудн'aя фамилия. Может, это псевдоним?

– Может, и псевдоним, – соглашается незнакомец. – Если не нравится, можете Петуховым величать. Но вообще-то, если честно признаться, он – это не я!

– Это как так?

– А так. Я его замещаю. Мы однофамильцы, вот и пользуемся этим. Он уехал по делам, а я вместо него здесь работаю, книжки пишу, лекции читаю.

– А кто вы такой вообще?

– Я священнослужитель, но не священник.

– Опять загадки! Вы что, все здесь такие странные?

– А то. Бывают и ещё похуже. Некоторые по деревьям голые лазают, а князья и императоры к ним за советом ходят!

– Это что, филиал Кащенко?

– Для иудеев мы соблазн, а для эллинов – безумцы!

– Какие эллины? Сейчас двадцать первый век идёт!

– Точно. Но Он-то вчера и сегодня и вовеки тот же!

– Да, правду говорят: большая учёность доводит до сумасшествия!

– Хотел бы я, друг мой, чтобы не только ты, но и все, слушающие меня, сделались такими же, как я, кроме этих греховных уз!

Странная вера это Православие! Ставит в пример разбойника и блудницу. Мол, подражай им и спасёшься! На праведность им наплевать, насоздают правил, а потом хвалятся друг перед другом, кто больше нарушил! Один сало в пост поел, другой пощёчину епископу дал, третий мать родную прогнал. Групповых самоубийц, и тех умудрились прославить! Сумасшедших у них назначают профессорами! Святые соревнуются, кто из них грешнее! Как же им доверять после этого?

– Но что мне всё-таки делать? – почти что с вызовом спросил Иванов ортодокса.

– Раздай всё, и иди за Ним!

– Но у меня же нет ничего!

– А ты Ему жизнь свою отдай! Как говорится, глаз за глаз, зуб за зуб! Он тебе Свою, а ты взамен свою! Всё по-честному!

– Что же мне, на кресте себя распять, что ли?

– Ну, можно и так сказать. Ты слушай, что Он тебе говорит, и пробуй исполнять! Тогда поймёшь, кто ты есть на самом деле. А там и до выздоровления недалеко!

– И кто же я, по-вашему, такой?

– Ты – мертвец, конечно! Как и я, впрочем.

– Вы ещё и обзываться? – вконец обиделся Иванов.

– Я просто факт констатирую. Но не бойся, не всё ещё потеряно! Уж поверь мне, кто-кто, а Он точно умеет воскрешать! Вот тебе мой совет – для начала попроси у Него прощения!

* * *

Может быть, кто-нибудь скажет, что просить прощения у незнакомого человека, стоящего за дверью – глупо. Иванов тоже так считал. Он долго бегал из угла в угол, не решаясь это сделать. Он даже рассердился на себя за свои сомнения. Но наконец решил, что лучше покончить со всей этой ерундой раз и навсегда. Зачем придавать такую важность какой-то мелочи, нагонять вокруг мистический туман? Так ещё, глядишь, недолго во всё это поверить. Голоса какие-нибудь слышать начнёшь, а потом станешь таким же, как этот чокнутый профессор. Ведь так просто подойти к двери и сказать: «Эй, ты там, слышишь меня? Прости, что ли!» И всё! Можно с чистой совестью ложиться спать. С суевериями покончено навсегда!