Жизнь в Советском Союзе была...

Еще в 68-м году была олимпиада в Мехико с легендарным полетом в 21 век Боба Бимона и протестами чернокожих американских спортсменов прямо на олимпийских пьедесталах.

Летом на каникулы приезжал Володя. Весь из себя продвинутый, а как же иначе, ведь он теперь жил в знаменитом Академгородке. За время учебы он освоил там преферанс и, в свою очередь, научил этой игре своих приятелей из нашего двора: Джона, Сашку Наумова, Генку Мальчикова. Я долго сидел рядом с ними, пытаясь самостоятельно понять правила этой игры советских интеллигентов, но так и не понял. А Володя объяснять правила мне в тот раз отказался.

В то же лето случилась на Колхозном поселке великая вонь. Я и сейчас не знаю, что и у кого тогда протухло, но удушающий смрад разлагающегося организма чувствовался в нашем квартале в течение нескольких дней или даже недель. И в нашей детской среде вдруг родилась легенда, дескать, этот трупный запах доносится до нас из родной школы. Но мы- то все ходили в ту самую школу и знали, что гниющих трупов там нет. Тогда легенду дополнили, что это в коридорах и классах трупов действительно нет, а вот на чердаке, который всегда закрыт, якобы стоит гроб, а в том гробу покойник. А на вопрос, откуда он там взялся, отвечали: так ты разве не знаешь, что в годы войны в школе располагался госпиталь? Так вот, раненые часто умирали, и этот покойник лежит там с тех самых времен, его просто забыли там на чердаке. Мало того, мне даже говорили, что пара моих одноклассников, чуть ли не Вовка Костромитин с Серегой Белогрудовым, проникли-таки тайком на этот самый чердак и самолично видели его обитый красным ситцем гроб.

Вот такая была шикарная легенда. Слава богу, нам не приходило в голову дотошно выяснять, а почему покойник вдруг завонял через двадцать с лишним лет после смерти, и почему его не похоронили, а потащили на чердак. Пришлось бы тогда от этой версии отказаться. Сейчас я думаю, что просто у кого-то на Колхозке сдохло крупное животное вроде свиньи или жеребенка, и хозяин не захоронил его, а выбросил на пустыре или в кустах. Тогда на поселке было много бесхозных мест, используемых под свалки.

В этот же год городские власти начали застраивать Северо-запад. Первое, что построили, столовую для будущих строителей. Потом на территории бывшего аэродрома ДОСААФ, радовавшего нас в детстве полетами самолетов, планеров и прыжками парашютистов, выросли первые пятиэтажки.

Проспект Победы от Свердловского проспекта на запад заасфальтировали, причем, только вдоль тротуаров. Центральную часть улицы в асфальт не закатывали. Там позднее начали прокладывать трамвайные рельсы.

В это же время вывезли и Великую кучу щебня, находившуюся напротив нашего двора. На этом месте выкопали большой котлован, потом поставили башенный кран и начали возводить первый девятиэтажный дом в нашей округе. Сейчас это 204-й дом по проспекту Победы.

И именно в этот год снесли кочегарку в нашем дворе и приступили к строительству пятиэтажки на Колхозной, 25.

VI

Учеба в третьем классе началась для меня не намного лучше, чем закончилась во втором. Те же унылые оценки по русскому, те же претензии Александры Алексеевны и родителей. Продолжалось это долго. Дошло до того, что из-за плохой успеваемости по русскому языку меня не приняли в пионеры. Почти всех одноклассников посчитали достойными, и в апреле следующего 1969 года, ко дню рождения Ильича, приняли в организацию, а меня нет. До сих пор помню: стоит наш 31 в шеренгу вдоль стены классной комнаты, левая рука у всех по шву, на правой, согнутой в локте, у каждого висит новенький алый галстук. Ребята по очереди зачитывают наизусть пионерскую клятву. И только три или четыре человека сидят на своих местах, не участвуя в торжественном мероприятии. Это двоечники, недостойные быть пионерами. Среди них и я.

Но если те другие — двоечники, стабильные, почти по всем предметам, то у меня-то проблемы только с русским языком.

Надо сказать, что Александра Алексеевна не махнула на меня рукой, а терпеливо искала способы мне помочь. Во-первых, она выяснила, что я плохо вижу с доски и пересадила меня с предпоследней парты на первую в этом же ряду. Теперь я сидел с самой красивой девочкой нашего класса Верочкой Толмачевой и почему-то очень этого стеснялся. Мы с ней почти не разговаривали.

Вторым шагом по моему спасению была отправка нас с братом к логопеду, дабы сей специалист поставил, наконец, нам звук "Р".

В нашей школе логопеда не было, и мы ходили заниматься в школу N5, что и поныне находится на улице Калинина. Ходили добросовестно, чуть не всю третью четверть, и незаметно научились рычать при разговоре.

Так что в третьем классе я перестал картавить, и к летним каникулам приобрел рецепт на первые в своей жизни очки. Тогда еще на "-1".

VII