Жизнь удалась

– Поборемся, Петр Семеныч, – уверенно сказал Никитин. – У меня есть свой человек в Совете Федерации. Гад, конечно, но – наш гад. Надо его подмазать – он решит вопрос. Все-таки контрольный пакет акций – у государства. Государство должно защищать свою собственность.

Никому не доверившись, товарищ Золотых лично вылетел в Москву и договорился о цене. Вернулся домой и вызвал к себе Ивана. Этот замысловатый финт – сначала лететь в столицу, затем обратно на Урал, после чего тут же вызывать из столицы же своего человека к себе для разговора – Никитин списал на старческое слабоумие. Хозяину шел восьмой десяток, и он, похоже, сильно перепугался.

– Они теперь почему-то в евро берут, – мрачно сказал товарищ Золотых.

– Это потому, – растолковал Никитин, – что миллион евро в купюрах по пятьсот – всего лишь два «кирпича», двадцать пачек по сто листов. Влезает в тоненький портфельчик.

– Ага, – с презрением сказал хозяин. – Тоненький портфельчик… В общем, отнесешь этому гаду три «кирпича». Но учти – за деньги головой отвечаешь. И вообще, Ваня, пора тебя отзывать из Москвы. До меня дошли слухи о разврате и наркотиках. Это правда?

– Нет, – соврал Иван, холодея. – Никаких наркотиков. Женщины у меня бывают, но все в пределах разумного… Тихо, скромно. Нормальная личная жизнь, как у всякого мужчины…

– Тебя бы в восемьдесят третий год, – разозлился хозяин. – Во времена товарища Андропова. Я б тебе тогда показал личную жизнь.

«Сволочь Хренов», – подумал Никитин.

– Не подведи меня, Ваня, – грустно сказал хозяин, прощаясь. – Иначе – тебе конец. Я тебя породил – я тебя и убью…

Вспоминая этот разговор, Никитин поежился. Подумал, что зря, может быть, ввязался в затею с Советом Федерации. Надо было промолчать – пусть бы товарищ Золотых сам придумал, как ему выпутываться. Пусть бы, в конце концов, отдал завод. Ушел бы на пенсию. Пусть бы, до кучи, и проклятый фонд закрылся к чертовой матери – он надоел Ивану. И Москва надоела. Конечно, хорошо жить в столице, да в разгар золотого века. Хорошо ездить на мягких диванах в широкой черной машине. Хорошо, когда жена не вылезает от косметологов. Хорошо, когда шикарные девочки приезжают для пистона по первому звонку.

Только все это хорошо в меру.

Он не стал обедать. Слишком болели кости. Проглотил две таблетки аспирина и прилег в кабинете на диване, подремал полчаса – встал совершенно разбитым, голова кружилась, знобило. Выпил опять горячего чая, потом – еще сто коньяку. Поехал к банкиру Знаеву – за деньгами.

Банкир давно сам не проворачивал сделок с черным налом, но ради старого знакомого, а скорее из-за суммы (полтора миллиона евро), соизволил лично вручить товар. Положил перед Иваном три запаянных в полиэтилен брикета, в каждом – пятьсот тысяч.

– Слушай, а ты хорошо устроился, – сказал Никитин. – Полтора миллиона евро, за шесть процентов – это сто тысяч. Не вставая с кресла.

– А ты не завидуй, – ответил банкир. – И мои деньги не считай. Я же твои не считаю.

– Это не мои, – поправил Никитин. – Это взятка.

– А мне все равно, – сказал Знаев.

– Вот поэтому я и завидую, – сказал Никитин. – Не тому я завидую, что ты за полчаса сто штук поднял, а тому, что тебе все равно.

– На том стою, – скромно улыбнулся банкир. – А ты что-то плохо выглядишь, Иван.

– Все болит, – пожаловался Никитин. – Я ж ветеран спорта. Челюсть сломана, и нос, и правая ключица, и обе ноги, причем одна – в трех местах.

– Это круто, – сказал банкир. – Может, тебе броневичок дать? И двух человек с автоматами? Все-таки полтора миллиона евро.

– Обойдусь, – прохрипел бывший голкипер и покидал груз в портфель.

Функционер из аппарата Совета Федерации назначил встречу прямо на рабочем месте. Это было нормально. Это Ивана не удивило. Он привык к тому, что московские ребята ничего и никого не боятся. Борьба с коррупцией в стране существовала только в виде телевизионного шоу. В сущности, бороться с коррупцией необязательно, главное – делать вид.

Без проблем он пронес свой туго набитый портфельчик через два поста охраны и двинулся по коридорам власти, малолюдным в это время дня; навстречу попадались только юные, чрезвычайно дорого одетые хлыщи – референты, помощники, работники секретариатов. Передвигались прытко, смотрели нагло. Номенклатурные ковровые дорожки глушили звуки шагов. Кстати, два раза Ивану повстречались такие же, как он сам, измученные, с криво повязанными галстуками седовласые существа с такими же, как у него самого, туго набитыми кейсами. Несли, стало быть, большим московским ребятам гонорары… Одному такому незнакомцу Иван даже хотел подмигнуть – как единомышленнику, – но передумал.

В приемной функционера Иван поймал себя на том, что его осанка изменилась. Голова ушла в плечи. Подсознательно, сам того не желая, он превратился в просителя.

– Вас ждут, – хриплым блядским голосом произнесла секретарша.

– Еще бы, – нагло сказал Никитин, перехватывая свою ношу из руки в руку.

Девчонка не поняла.

Вот, нашел слово, подумал Иван. Блядское местечко. Тут пахнет блядством высшего разряда. Дорогостоящим политическим блядством.