Жизнь термитов

Да о чем речь! Такой человек был бы близок к тому, чтобы стать Богом, а если сам Бог не смог сделать свои создания счастливыми, то есть основание думать, что это невозможно; если только единственным счастьем. какое можно терпеть вечно, не является небытие или то, что мы так называем, иными словами, абсолютное неведение и отсутствие сознания.

В этом, наверное, и состоит последняя, великая тайна великих религий, скрывавшаяся под словами «растворение в Боге» и в которой никто не признавался из страха повергнуть в отчаяние человека, не понимавшего, что самым безжалостным наказанием было бы сохранять свое действительное сознание до конца всех миров.

VI

Но вернемся к термитам. Пусть не говорят нам о том, что способность, о которой мы беседовали, они обнаружили не в себе самих и что она была дарована или, по крайней мере, подсказана им природой. Во-первых, мы об этом ничего не знаем, и, во-вторых, не одно ли это и то же и не наш ли это случай? Если гений природы подтолкнул их к этому открытию, то, очевидно, они открыли для него каналы, которые мы до сих пор закрываем. Все, что мы изобрели, основано на подсказках природы; и невозможно разобраться, какое участие принимал в этом человек, а какое — разум, рассеянный во вселенной[22].

Инстинкт и разум

I

Это снова подводит нас к неразрешимой проблеме инстинкта и разума. Ж.-А. Фабр, всю жизнь посвятивший изучению данного вопроса, не признавал наличия разума у насекомых. Он доказал нам с помощью опытов, внешне не вызывающих возражений, что если нарушить привычную рутину самого находчивого, изобретательного и прозорливого насекомого, то оно продолжает действовать механически и трудиться напрасно, бестолково и впустую. «Инстинкт, — заключает он, — знает все о неизменных путях, которые для него проложены, и не знает ничего помимо этих путей. Его удел — возвышенные прозрения науки или удивительная непоследовательность глупости, в зависимости от того, действует ли животное в обычных или непривычных для себя условиях».

Лангедокский сфекс, например, замечательный хирург и владеет непогрешимой анатомической наукой. Ударами стилета в грудные и сдавливанием шейных ганглиев он полностью парализует виноградную Sephippigere, но при этом никогда ее не убивает. Затем он откладывает яйцо на грудь своей жертвы и сажает ее в нору, которую старательно закрывает. Так личинка, вылупившись из яйца, с самого рождения находит обильную, неподвижную, безобидную, живую и всегда свежую «дичь». Но если в тот момент, когда насекомое начинает заделывать нору, убрать Sephippigere, то сфекс, остающийся во время вторжения в его жилище настороже, возвращается в дом, как только минует опасность; он как всегда внимательно его осматривает и, очевидно, убеждается в том, что Sephippigere и яйца там больше нет, однако возобновляет работу с того самого места, где он ее прервал, и тщательно заделывает нору, в которой больше нет никого.

Аналогичные примеры представляют волосистая песчаная оса и пчела-каменщица. Случай пчелы-каменщицы — очень яркий и идеально подходит к нашей теме. Она помещает мед в ячейку, откладывает в нее яйцо и запечатывает ее. Если вы проткнете ячейку в ее отсутствие, но в период, посвященный строительным работам, то она тотчас ее починит. Но если вы сделаете отверстие в этой же ячейке после окончания строительства и начала сбора меда, пчела не обратит на это внимания и продолжит сливать мед в дырявый сосуд, откуда он будет постепенно вытекать; затем, если она решит, что вылила туда количество меда, достаточное для того, чтобы его наполнить, она откладывает яйцо, вытекающее вместе со всем остальным из того же отверстия, и удовлетворенно, важно и тщательно запечатывает пустую ячейку.

Из этих и множества других экспериментов, перечисление которых заняло бы слишком много места, Фабр сделал вполне резонный вывод о том, что «насекомое может справиться с неожиданностью только в том случае, если новое действие не выходит из разряда вещей, занимающих его в данный момент». Если же возникает непредвиденная ситуация иного порядка, оно совершенно ее не воспринимает, как бы «теряет голову» и, словно заведенный механизм, продолжает действовать фатально, слепо, бестолково и абсурдно, пока не закончит серии предписанных движений, ход которых оно не в силах повернуть вспять.