Жизнь Шаляпина. Триумф

– Ну, он взял просто такую судьбу человеческую, над которой и в самом деле тяготел суровый, загадочный рок. Сколько таких проклятых неведомым проклятием. Только это тяжелое бремя печали, болезней и горя, которое обрушилось на отца Василия, пожалуй, вполне ведомо, и возникает оно вполне закономерно от неправедного устройства нашей общественной жизни. И кто может быть счастлив в этой жизни?

– Ты не прав, Алекса! Когда умер Игорь, мой старшенький, мне казалось в дни похорон и после, что жизнь кончилась, а сейчас чувствую, что жить можно и нужно… И Леонид превосходно описал это состояние, когда из человеческого сердца словно бы уходит горе и наполняется заново надеждой, светом, желанием создать новую жизнь… Ты помнишь, как тяжко переживает смерть сына Василия молодая попадья?..

– Да, я уж прочитал эти страницы…

– И на всю жизнь почувствовала она страх к ярким солнечным дням… И после похорон своего Васеньки она все твердила: «Господи, возьми мою жизнь, но отдай мне дитя». И все ходила по дому, вяло бродила, все искала что-то, перекладывала с места на место все, что подворачивалось на глаза, то ключи, то стакан, то ложку… Вроде бы находила то, что искала, но вновь и вновь искала что-то, а тревога на ее лице становилась все заметнее и острее. А потом стала пить… И в темноте, наглухо закрывая у себя ставни, опрокидывая рюмку за рюмкой, она вспоминала своего погибшего сына, плакала, говорила сама с собой и все об одном и том же, о тихоньком черном мальчике, который жил, смеялся и утонул. Как точно вы, писатели, умеете обрисовать человеческое состояние в эти горькие минуты, как и возрождение человека к жизни. И у нее явилась мысль – родить нового сына. Эта надежда вернула ее к жизни, родит сына, и в нем воскреснет безвременно погибший, воскреснет его милая улыбка, воскреснут его глаза, воскреснет его тихая, разумная речь – воскреснет весь в красоте своего непорочного детства… И попадья требовала от мужа любовных ласк, а когда он заколебался, стала униженно умолять его, прихорашиваясь перед ним, заигрывала в надежде пробудить в нем жизненную силу. И все-таки пробудила… И в пьяном безумии зачала и в положенный срок родила идиота. В безумии зачатый, безумным сын явился на свет – вот приговор Леонида преступному совокуплению… Понимаешь ли меня, Алекса?

– Понимаю, Федор, понимаю. Ты посмотрел на этот рассказ как на предупреждение всем вам, пьющим.

– Не только как предупреждение…

– Согласен, не только. А меня привлекает другое в этом рассказе, гениальном по замыслу и превосходном по исполнению.

– Если б ты знал, сколько раз я начинал плакать, слушая рассказ Леонида. А после этого все, как отрезало, сердце обмякло, душа успокоилась, договорились с Иолой, что будем здоровых рожать.

– Этот рассказ, Федор, работает на нашу общую мельницу, показывает, как этот терпеливый и покорный захолустный священник всю жизнь падал и медленно поднимался… И хворостинка за хворостинкой, песчинка за песчинкой трудолюбиво восстанавливал свой непрочный муравейник при большой дороге жизни…

– Обычный нормальный человек, Алексей Максимович, с незлобивой душой.

– Да, душа у него незлобивая и верующая, и это его спасало. Помнишь, каждый раз, когда судьба наносит ему свои беспощадные удары, он обращает свое лицо к небу и твердит: «Я – верю, я – верю». И помнишь, не личное горе вывело его из себя, хотя так уж много выпало на его долю, как редко бывает кому: и сын утонул, и новый сын родился идиотом, и отчуждение дочери, и сгоревшая в пожаре жена, и ненависть богатея Копрова… Не дай и не приведи Господь на чью-нибудь долю таких несчастий, а он стерпел все, мужественно вынес все напасти. Советуют ему сынка-идиота в богадельню отправить, а он: «Мой грех – со мною ему и быть надлежит». Нет, не эти удары судьбы вывели его из покорного равновесия. Горе людское, неправда жизни, слезы народные, несправедливость, беззаконие – все это стекалось к нему от исповедальников… Старухи, старики, молодые и средних лет мужики и бабы рассказывали ему в исповедальне о своих муках и страданиях, надеждах и мечтах, и тяжкие их горести оседали в его непорочной душе… Прекрасный выбрал сюжет для разоблачения существующего строя беззакония и скопища гнусностей… Вроде бы обычное дело, но Леонид очень точно уловил момент, когда захолустный священник неожиданно для себя пробудился от словно летаргического сна и, задавая обычные вопросы, вдруг услышал ту правду, которую не дано знать никому другому, ту печальную правду о вечно одинокой, вечно скорбной человеческой жизни. Какие точные слова нашел Леонид для того, чтобы показать пробуждение отца Василия, жившего все это время словно в плену своего огромного горя и огромных сомнений. А тут перед ним предстала огромнейшая земля, населенная такими же, как он, отец Василий… Вот послушай…

Горький покопался у себя на столе, вытащил из заветной стопки рукопись и внимательно посмотрел на Шаляпина, дескать, не устал ли, готов ли его еще слушать. Шаляпин, догадавшись о сомнениях друга, молча кивнул.