Жизнь Шаляпина. Триумф

Приехала Мария Валентиновна, все более и более властно входившая в жизнь Федора Ивановича. Сняла номер в той же гостинице и жила как богатая меценатка, покровительница молодых талантов. Федор Иванович пригласил ее в Буэнос-Айрес, куда он вскоре должен был отплыть на гастроли. Но не суждено – тяжело захворала…

Однажды в свободную минуту, после визита к Марии Валентиновне, Шаляпин случайно столкнулся на бульваре с Владимиром Теляковским.

– А вы знаете, Владимир Аркадьевич, я к вам несколько раз заходил, но ни разу не застал вас, – обрадовался встрече Шаляпин. – Хотелось мне еще до выступлений кое о чем с вами посоветоваться. Вы читали мою записку?

– Ну конечно, очень жалел, что вы, Федор Иванович, не застали меня, а потом вас закрутил вихрь, который бывает только в Париже. Уж не до меня… Не сердитесь, не сердитесь, это я шутя…

Не сговариваясь, зашли в ближайшее кафе и заказали вина.

– Вы получили мое письмо, Владимир Аркадьевич?

– А я только что хотел вас пожурить, что вы не ответили на мое письмо. Ну где ж там, уехал в Америку, не до меня, грешного, – иронизировал Теляковский. – Вкусили хваленой американской свободы?

– Давно, очень давно в Америке я получил ваше милое, полное остроумия письмо, радовался я ему бесконечно, радовался главным образом потому, что вы об Америке писали так, как будто бы сами только что были там, рядом со мной, и все видели моими глазами. Полностью согласен с вами, просто жаждал вам высказать свое мнение. Согласен с вами, действительно, Америка скверная страна, и все, что у нас говорят вообще об Америке, – сущий вздор. Часто говорят об американской свободе. Горький столкнулся с этой свободой…

«Ах вот откуда ветер дует», – промелькнуло в сознании Теляковского.

– …и сам не раз столкнулся с этой хваленой свободой. Не дай Бог, если Россия когда-нибудь доживет именно до такой свободы, – там дышать свободно и то можно только с трудом. Вся жизнь в работе – в каторжной работе, и кажется, что в этой стране люди живут только для работы. Там забыты и солнце, и звезды, и небо, и Бог. Любовь существует – но только к золоту. Так скверно я еще нигде не чувствовал себя. Искусства там нет нигде и никакого… Представляете, в двухмиллионной Филадельфии нет своего театра. Иногда приезжает Нью-йоркская опера с какой-нибудь «Богемой» или «Тоской» на уровне архипровинциального исполнения, а местные богачи смотрят на эту профанацию искусства и радуются: как же, побывали в опере… В Америке не видно птиц, нет веселых собак, нет и веселых людей. Да и дома под стать всему этому – неприветливые, угрюмые, так и кажется, что обитают в них люди жестокие, бессердечные.

– Что-то вы сгущаете краски, сразу видно, что вы были только что у Горького, наслушались его разоблачительных речей. Я тоже критикую Америку за бездуховность, за делячество, но вы уж слишком, Федор Иванович, кто-то вам наступил на любимые мозоли, – подзадорил Шаляпина Теляковский, довольный в душе, что так «разговорил» своего любимца.

– Нет, Владимир Аркадьевич, не сгущаю я краски: все там куда-то бегут, словно разбегаются в ожидании катастрофы, и все это с невероятной быстротой, повсюду грохот, звон, автомобильные гудки. Люди бегут, скачут, едут, рвут из рук разносчика газеты, швыряют ему мелочь, тут же на ходу просматривают и отшвыривают прочь… В этой кипящей каше человеческой я почувствовал себя угрожающе одиноким, ничтожным и ненужным. Да и все было мне чужим и чуждым. Даже воробья, самой храброй птицы в мире, я не увидел на улицах Нью-Йорка, а я целых шесть дней, в ожидании репетиций, бродил по городу, заглядывал всюду, куда пускали. Был в музеях, где очень много прекрасных вещей, но все они были европейского происхождения.

– А как вам театр? Как вас встретили?