Жизнь Пушкина

Чулков Г. И. ЖИЗНЬ ПУШКИНА

Душа поэта

(Вступительная статья)

«Биографа интересуют не литературные реминисценции и влияния, а сама жизнь… душа автора», — писал создатель книги «Жизнь Пушкина», известный символист Г. И. Чулков. Интересом к душе художника приковывает она внимание читателя. Наверное, поэтому даже в юбилейный, 1937 год, обогативший «пушкиниану» яркими исследованиями, эта работа выделялась своей оригинальностью. Следует помнить и то, что к этому произведению автор шел долго, почти всю жизнь. Книга была буквально выстрадана им.

«Ничего, кроме Пушкина, в ум нейдет»[1], — признавался Чулков незадолго до смерти. Даже своей заветной тетради он предпослал любимое пушкинское изречение «Habent sua fata libelli», то есть «Книги имеют свою судьбу». Слова эти оказались пророческими, что и подтвердила судьба написанной им уникальной для своего времени, но не потерявшей своего значения, а, может быть, даже заигравшей сегодня новыми красками, биографии Пушкина.

В течение полутора десятилетий творил Чулков свою литературоведческую «пушкиниану». В ней значительное место занимают произведения биографического характера, посвященные личности, творчеству и обстоятельствам жизни величайшего русского поэта (то, что впоследствии окрестили «занимательным литературоведением»), десятки статей, в которых содержится анализ отдельных проблем и аспектов пушкинских произведений, доклады в Государственной Академии Художественных Наук, выступления, заметки, записи в дневниках, фиксирующие различные моменты работы над той или иной темой. В разное время Чулковым были написаны или прочитаны в виде докладов и лекций работы «Пушкин и Россия», «Пушкин и театр», «Пушкин и Польша», «Славяне и Пушкин», «Таинственный певец». Большое впечатление на присутствующих произвело его выступление в 1921 году на объединенном торжественном заседании Института Итальянской культуры, Всероссийского союза писателей, Общества любителей Российской словесности и Академии Духовной культуры «Данте и Пушкин».

Итогом многолетних исследований стала научная биография поэта «Жизнь Пушкина», сначала опубликованная в «Новом мире» (1936), а затем вышедшая отдельным изданием (1938). По всей вероятности, над ней Чулков начал работать сразу после 1917 года. Он назвал свою рукопись «Поэт. Душа творчества», но издать ее не удалось. В 1921 году Чулков констатировал в письме, что после долгих мытарств и прохождений по разным инстанциям книга «окончательно запрещена цензурой»[2]. Это стало тяжелейшим ударом для писателя, но не подтолкнуло к решению об эмиграции (хотя на руках уже была германская виза). «Буду ждать своей участи здесь», сокрушенно подводил он итог своим терзаниям.

Оставшиеся от книги заметки говорят о том, что основой замысла были взаимоотношения поэта и общества (Чулков намеревался написать даже отдельную работу «Пушкин и государственность»), а опорными моментами стали заветы Пушкина: «Ты царь, живи один» и «Глаголом жги сердца людей». Эти мысли — сокровенность творчества и открытость поэта миру, приятие его в себя — определили и «внутренний сюжет» биографии, выразившийся в таких словах Чулкова: «…оптимизм Пушкина (…) надо искать (…) в целостном миросозерцании поэта, которое позволило ему, сознавая трагические противоречия жизни, язвы истории, социальное зло, ущерб и муки человеческой природы, — неизменно верить в объективную реальность бытия и в конечное торжество человека[3].

Откровенно о типе пушкинского оптимизма Чулков выразился в своих записках: «Пушкин преодолел религиозным (сознанием) опытом, трагическим в своей основе, свой психологический пессимизм. «Психологического оптимизма» в нем не было, и таковым поэтому он не мог преодолеть «метафизического пессимизма». Пушкин, слава Богу, не Михайловский и не Иванов-Разумник, так сказать»[4]…

Так ведущей мелодией книги стала «пламенная любовь» Пушкина «к земле, которая никогда не была для него отвлеченным началом, а оставалась живым и глубоким опытом бытия»[5]. Конечно, прозрачнее о природе христианского мировоззрения поэта в те годы сказать было невозможно.

Повествование Чулкова о жизни Пушкина печатается одновременно с вересаевским «Пушкиным в жизни», жанр которого определен его автором как «монтаж документов». У Вересаева мы слышим голоса эпохи. И Чулков пользуется теми же самыми исходными данными дневниками, письмами, обращается к тем же самым фактам. Но своеобразие его «пушкинианы» заключается в том, что, помимо этих голосов, мы слышим выразительный голос самого автора: он часто перебивает свидетельства современников и потомков собственными умозаключениями, делает определенные выводы, предлагает гипотезы.