Жизнь продолжается

Секретарь парткома бросился разнимать дерущихся.

Выскочил в коридор и именинник.

– Отставить! Разошлись быстро. Пётр, бегом уводи обкомовского, не дай Бог, увидит. А вы, петухи, одеться и по домам! Завтра оба ко мне. Я с вами разберусь.

За столом, мирно положив голову рядом с тарелкой, со счастливой улыбкой посапывал ответственный работник обкома партии.

Дело к двенадцати ночи.

С трудом разогнав не на шутку раздухарившихся заместителей и коллег по работе, заботливо отправив Николая Сергеевича с секретарём парткома в гостиницу, директор устало присел на кресло.

– Ну, наделали делов. Завтра придётся расхлёбывать…

Наутро, с больной головой, Геннадий Павлович собрал участников вчерашнего мероприятия.

– Пётр Петрович, как там наш Николай Сергеевич?

– Да нормально, пивком с утречка отпоил его и отправил. Всё спрашивал, не допустил ли он чего лишнего.

– Ишь ты, хорошо расслабился, видать. Ну, а где этот ловелас Соловьёв? Он что же, забыл, как его жена в прошлом году жаловалась на его приключения? Ишь, любовник. Раздухарился на старости лет.

Однако эти слова упрёка прозвучали с некой завистью.

– Так нет его ещё. Подойдёт чуть позднее.

– Прянев, что за очки на носу? Сними. Боже мой, это что же за бланш у тебя под глазом? Ты с кем воевал? А у Кузьмича нет, случаем, синяка? Нет? Ну, слава Всевышнему.

– Один Матвеич в форме. Молодец.

Директор встал. Всё то, с чего он начал разговор, было лаской. Предстоял разнос. Подчинённые, понурив лица и вытянувшись в струнку, слушали речь директора. При всей интеллигентности Геннадия Павловича, говорить по-взрослому он ой как умел. Самые мягкие слова, сказанные им товарищам по вчерашнему застолью, были, простите за грубость, «идиоты» и «мудаки», ещё раз пардон. Дальше всё было «пи-пи-пи»…

– Так-то вы партийные решения выполняете? Пи-пи-пи… На кого я могу положиться? Пи-пи-пи… С кем я работаю?! Уйду! Уйду к чёртовой матери!

Уф. Директор сел за стол. Помолчал.

– Ну, что надулись, до обеда дотянете? Матвеич, баньку к часу подготовь, пойдём, продолжим дискуссию по борьбе с пьянством. Да пивка не забудь. Всё. Уйдите все с глаз долой.

Повеселев, мужики как-то разом повернувшись, задевая друг друга, рванули к двери.

Пронесло…

Геннадий Петрович задумался. Вот незадача, сам организовал пьянку, своими собственными руками напоил подчинённых, а они в благодарность передрались. Один вон спьяну за титьками погнался. Где он там болтается?

Вот так, своими собственными руками, организовал борьбу с пьянством, борьбу со спиртным. И как? Путём непосредственного уничтожения водки и коньяка за столом?

Поделом тебе, дурак старый, умнее будешь.

Он поднялся, потянулся.

Ладно, всё. Забыли.

Пройдено.

Пойдём в баньку.

Жестокая шутка

Вот Вы в туалете, пардон, после того, как оправились, что делаете?

Правильно, и я так же. И, кстати, все так делают.

Надо же убедиться, что вы не просто так зашли в это помещение.

Значит, что?

Значит, вы обязательно посмотрите в унитаз.

Что это?

Это – безусловный рефлекс.

И вы уверены, что есть ещё и условный?

Конечно.

Мой приятель любил шутить: «В обед садишься за стол – правая рука к рюмке тянется». Так вот, это – условный, то есть выработанный рефлекс.

А вот посмотреть, очистился ли ты в туалете – это веками выработанное в человеке, и, конечно, вполне естественное рефлекторное движение.

А теперь к теме.

Давно это было – дедов рассказ.

История не уникальна, о подобных проказах, повествовали не единожды. Но та шутка, как свидетельствовал дед, была весьма злой, жестокой и имела неприятные последствия для всех участников происшедшего.

Всех, кроме моего дедули.

Повезло мужику.

Итак, к рассказу.

Декабрь тысяча девятьсот тридцать шестого года, железнодорожная станция Новосибирск-2 Омской железной дороги. На этой станции её маленьким и почти незаметным винтиком трудился мой дедушка, Алексей Гаврилович.

Работа у него была не такая уж и сложная.

Путевой обходчик.

По совместительству он ещё и стрелочником выходил, если кто из рабочих заболел или запил. Дело своё он знал туго. Не пьянствовал, не опаздывал на службу. Одним словом, работал честно и добросовестно.

В тот день было снежно и холодно. Сибирские морозы в те времена были не в радость, минус тридцать и более градусов – это, так сказать, дежурный вариант, а тогда было под сорок. Да ещё метель.

На станции замерло несколько составов, в том числе шесть пассажирских.

Всё замело, и ничего было не видать, а потому деда со стрелок сняли – пути чистили дополнительные бригады – и поставили на проверку ходовой части вагонов.

Дело привычное. Обойти и обстучать колёса, осмотреть буксы. Чего уж проще?

Поезд «Москва-Чита», «дальнобойный», как его дед называл, стоял на крайних от станции путях.

Зимний вечер, темень.

Алексей Гаврилович, обходя состав от вагона к вагону, увидел тень, спустившуюся со ступенек одного из вагонов.

Тень вышла, потопталась, отошла чуть в сторонку, метров с десяток вдоль вагона, и замерла.

Дед так же притих.

Присел.

Скорее всего, хотя и было видно очень смутно, но это была женщина, причём в огромной шубе.

Тень присела и принялась приподнимать края шубы.