Жизнь после: Под сводами бури

Все укрепления острова, окружавшие центр и Замок Сарагона набрали в себя кучи трупов, став могилой для тысяч людей. Разворошённые траншеи, разбитые бункера и дзоты, полыхающие полевые укрепления и залитые кровью окопы: всё это сегодня – могильник для погибших. Не осталось того места но острове, которое не коснулась бы рука войны.

Замок Сарагона Мальтийского обратился в груду камней. Рухнувшие стены, сломленные ворота, разрушенные постройки, выгоревший сад и дворец, ставший похож на древние руины. Но больше всего было жалко тот самый сад. Наследие поколений, пережившие Великую Европейскую Ночь не смогло прожить несколько часов, сгинув в «праведном» огне нового времени.

Ничто не избежало воздаяния Архитканцлера. Анифи и «Прибой Спокойствия» всё ещё полыхали огнём непогаснувших пожарищ. Чёрный дым так взметался толстыми столбами к небосводу, становясь олицетворением разрушений.

Корабли флота Рейха уходили за горизонт, оставив истерзанную добычу, сломав об неё зубы. Из брошенных десятков тысяч в живых осталось только двадцать сотен человек, что ещё сражались с неистовым желанием сложить головы во имя своих сумасбродных идеалов и сумасшедшего повелителя. Но поступил приказ об отступлении, и противник покинул эти места. Но и орден сегодня практически пал. Из шести тысяч первоклассных бойцов, на ногах стояло два двести воинов. Это и было наследие некогда великого ордена. И сегодня «Лампада» стала близка к тому, чтобы навсегда потухнуть.

На одиноком западном искусственном берегу стоял человек. Его сапоги своими подошвами ушли под золотистый песок, который покрывался лёгкой пеленой гари и пепла, подгоняемой ветром. Мужчина просто наблюдал за закатом, уставив свой взгляд далеко к горизонту.

Кожаный, изодранный и порванный во многих местах камзол еле как шевелился под порывами хилого ветра. Рубаха, покрытая сажей и кровью, практически не трепеталась. Невозмутимое лицо было стоично, как и вся мировая действительность. Взор его изумрудных глаз был так же холоден, как северный лёд. Без всяких сомнений в этом образе узнавался Данте, что снова предался созерцанию солнца, ибо находил в этом суть для размышлений.

Уши Валерона уловили шелест сухого песка, как крупицы кремния хрустят и проминаются под тяжёлыми берцами. Магистр позволил себе повернуться.

К нему шёл высокого роста человек, худощавый, с сухим лицом и короткой стрижкой. Мужчина выбрал для себя бежевое пальто, рубашку поверх штанов, уходящих под берцы. В печальном взгляде Данте узнал Сантьяго Морса.

– Здравствуй. – Приподняв руку в приветствии, сухо произнёс Валерон. – Как ты себя чувствуешь.

– Как с похмелья. – Остановившись, поводив опустошённым взглядом, не менее обречённо ответил Морс. – Сегодня было слишком много крови.

– Да, но мы победили.

Буря негодований вспыхнула в сердце бывшего инспектора, и он вспылил:

– Победили?! Оглянись! Наши братья лежат в могилах, вместе с предателями! Всё разрушено, мы не сможем это так быстро восстановить! Скажи на милость, магистр, сколько нас осталось!? Что стало с Карамазовым?! Где сейчас Флорентин Антинори?! Ты всех их завёл практически в могилу!

– Успокойся. Все они не были моими пешками, как ты думаешь. Но они стали жертвами врага, а не моих амбиций.

– Твои амбиции и есть наш враг! – В гневе крикнул Морс.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Всё эта время ты нас вёл только во исполнение собственных идеи. Скажи, зачем мы притащили сюда Калью? Зачем тебе понадобилась эта рыжеволосая бестия? Во имя чего ты положил тысячи солдат? Во имя только собственных мечтаний и проклятых грёз! Ты не лучше тех, с кем воюешь, ибо вы сделаны из единой породы. – Злобно заключил Морс.

– А теперь послушай меня, Морс. – Голос магистра едва-едва задрожал. – Мы не можем оставить этот мир на произвол. Не ты, не я не вправе покинуть миллионы людей и оставить их в забвении тьмы, которая готова накрыть народ Империи. Я сражаюсь не за идеалы, а за тот народ, которому и ты давал клятву в служении. Наш орден всегда оберегал мир, каков бы он не был. Тебе об этом готовы сказать и Флорентин, и Карамазов.

– Они сейчас ничего не скажут. – Озлобился Сантьяго. – Наш «отец» сейчас в бессознанке, от болевого шока, который его накрыл. А Андрагаст настолько глубоко погрузился в себя, что не способен отреагировать на боль. И не надо прикрываться идеями народного блага. Ты свои личные амбиции готов покрывать чем угодно.

– Нет, Морс. Сегодня мы бились во имя будущего. Скажи, ты готов оставить народ на волю фанатика? Пойдёшь ли ты на сделку со своей совестью, зная, что от твоих действий зависят судьбы миллионов? Не я разжёг эту войну, но если мне в ней суждено сражаться, то я сделаю это с честью. – С некой, еле ощутимой толикой пламенности и рвения произносил слова ледяной Данте. – Так поступали и те, кто погиб. Так поступили и Карамазов с Флорентином.

– Тогда почему ты не остановил наступление. У тебя куча связей в разных структурах. Ты в единое мгновение мог обрушить все их системы. Почему ты этого не сделал? – С присущей язвой вопросил Морс.