Жизнь поэта

Петр I предстает в поэме вождем новой России, «толпой любимцев окруженный», в ее исторический момент, на поле Полтавской битвы:

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен,

Он весь, как божия гроза.

Идет. Ему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь.

Почуя роковой огонь,

Дрожит. Глазами косо водит

И мчится в прахе боевом,

Гордясь могущим седоком.

. . . . . . . . . . . . .

Далече грянуло ура:

Полки увидели Петра...

«Полтава», «Медный всадник», «История Петра» - Петр на первом плане во всех этих произведениях Пушкина. В 1834 году он писал: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, - при стуке топора и при громе пушек. Но войны, предпринятые Петром Великим, были благодетельны и плодотворны. Успех народного преобразования был следствием Полтавской битвы, европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы».

«Полтава» явилась значительной вехой в творчестве самого Пушкина. Это подчеркивает Д. Д Благой в своей книге «Творческий путь Пушкина» (1826-1830): «Если «Цыганы» подготовили обращение Пушкина к работе над «Борисом Годуновым», опыт «Бориса Годунова» и связанного с этим погружения в творческий мир и метод Шекспира подготовил глубокий внутренний драматизм... сцен «Полтавы», в свою очередь, способствовавших углубленному психологизму маленьких трагедий, осуществленных года полтора спустя после «Полтавы».

Через пять лет после «Полтавы» явится «вторая его поэма о Петре, в которой историзм и народность подымутся на еще более высокую ступень, - «Медный всадник».

* * *

Летом 1827 года Пушкин съездил в Михайловское и снова вернулся в Петербург. В пути у него произошла 14 октября удивительная встреча. На станции Залазы, между Боровичами и Лугой, он остановился в ямщицкой избе. Пока перепрягали лошадей, Пушкин увлекся оказавшимися на столе «Духовидцами» Шиллера и неожиданно услышал звон колокольцев приближавшихся правительственных троек. Подъехали четыре тройки с фельдъегерем.

Пушкин вышел на крыльцо.

«Один из арестантов, - записал он тогда, - стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели... Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга - и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством - я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга, - но куда же?»

Кюхельбекера перевозили тогда из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую - он отбывал каторгу за то, что 14 декабря 1825 года «лично действовал в мятеже с пролитием крови и мятежников, рассеянных выстрелами, старался поставить в строй».

Эта неожиданная встреча потрясла лицейских друзей. Пушкин называл Кюхельбекера «братом родным по музе, по судьбам». С ним любил он беседовать в Лицее «о Шиллере, о славе, о любви». Поэт и чудак, «верная невинная душа», вечный неудачник, Кюхля, как называли его товарищи, был подлинным рыцарем чести и свободы.

После Лицея Пушкин все чаще и чаще возвращается тепло и сердечно к мыслям о нем.

В Париже Кюхельбекер читал лекции о русской литературе, но политическое направление их было таково, что русский посол выслал его за них в Россию. Пушкин запрашивает 21 июля 1822 года брата Льва: «Что Вильгельм? есть ли об нем известия?»

Приехав в Тифлис и устроившись на службу у А. П. Ермолова, «проконсула Кавказа», Кюхельбекер вынужден был и эту работу оставить. Пушкин 30 января 1823 года снова спрашивал брата: «А где Кюхельбекер?»

В письмах к друзьям Пушкин часто просит обнять Кюхельбекера и Дельвига, а 25 января 1825 года спрашивает П. А. Вяземского: «Что мой Кюхля, за которого я стражду, но все люблю? Говорят, его обстоятельства не хороши - чем не хороши?»

В одиночных камерах царских крепостей за участие в восстании 14 декабря 1825 года Кюхельбекер пробыл свыше десяти лет, и все эти годы Пушкин не забывал о нем и помогал ему чем мог.

Видимо, не без помощи тюремщиков Кюхельбекеру удалось, наладить даже сношения с внешним миром. 10 июля 1828 года он переслал Пушкину некоторые сочиненные им в Динабургской крепости «безделки». 20 октября 1830 года - новое письмо, в котором сообщал, что голоса петербургской жизни от времени до времени доходят до него сквозь глухие крепостные стены. В этом письме он благодарит друга за «Полтаву», дает высокую оценку «Борису Годунову».

Драму «Ижорский» Кюхельбекер написал в своей одиночной камере. Рискуя собою, Пушкин обратился к Бенкендорфу с просьбой о разрешении опубликовать ее - и добился своего в 1833 году. А через год вышел в свет «Русский Декамерон», тоже написанный Кюхельбекером в каторжной крепости.

В своих письмах Кюхельбекер горячо благодарил Пушкина из каторги и ссылки:

...Пушкин, Пушкин! Это ты!

Твой образ - свет мне во мраке темноты...