В ноябре 1817 года он как-то проезжал на извозчике с приятелем, царскосельским гусаром П. П. Кавериным, мимо Михайловского замка, в котором был убит своими приближенными император Павел I. Пушкин, быть может, вспомнил тогда рассказ няни, как этот сумасбродный царь велел снять с него, еще годовалого ребенка, картуз... Каверин предложил ему написать на этот замок стихи.
Через несколько дней Пушкин встретился у Тургеневых с несколькими молодыми вольнодумцами. Кто-то, глядя через окно на пустой, «забвенью брошенный дворец», тоже предложил Пушкину написать на него стихи.
- Пушкин, - рассказывает Ф. Ф. Вигель, - вскочил на большой длинный стол, стоявший перед окном, растянулся на нем, схватил перо и бумагу и со смехом писал строфу за строфой:
Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты богу на земле.
В комнате Тургенева Пушкин в один присест написал первую часть «Вольности», ночью, у себя дома, закончил и наутро прибежал на Фонтанку, чтобы прочитать друзьям оду целиком.
Здесь к месту вспомнить, что еще в Лицее Пушкин познакомился с стихотворением А. Н. Радищева под тем же названием - «Вольность». Это революционное стихотворение произвело на юного лицеиста сильное впечатление, запомнились ему завет и мечты Радищева:
Да, юноша, взалкавший славы,
Пришел на гроб мой обветшалый,
Дабы со чувствием вещал:
«Под игом власти, сей рожденный,
Нося оковы позлащенны,
Нам вольность первый прорицал».
И «Вслед Радищеву восславил я свободу», - скажет в 1836 году Пушкин в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...».
«Вольность» - произведение большой политической силы. К революции Пушкин в нем не призывал и казни Людовика XVI в дни французской революции не оправдывал, но решительно восстал против деспотизма и крепостного рабства.
«Вольность» - первая бунтарская декларация юного Пушкина. В годы александровской реакции он ясно и четко объявил:
Хочу воспеть свободу миру,
На тронах поразить порок.
Проведенные Пушкиным в Петербурге послелицейские годы ознаменовались подъемом противомонархических и противокрепостнических настроений в России.
Одна за другой начинали возникать после окончания войны 1812 года с Наполеоном ранние преддекабристские организации. В Петербурге родилось первое тайное общество «Союз спасения», учредителями которого были будущие декабристы.
Лицейский товарищ и близкий друг Пушкина И. И. Пущин вошел в «Союз спасения» еще в лицейские годы, а в 1818 году на месте «Союза спасения» возник «Союз благоденствия».
Волновалась и крестьянская Россия. В первую четверть XIX века вспыхнуло 280 восстаний. То тут, то там, с кольями и дубинами в руках, крестьяне восставали против своих угнетателей. На Дону в 1818-1820 годах развернулось широкое крестьянское движение. В 1819 году вспыхнуло чугуевское восстание аракчеевских военных поселений. В Петербурге В 1820 году разразилась так называемая «Семеновская история» - бунт солдат против бесчеловечного отношения к ним командира Семеновского гвардейского полка полковника Шварца.
Эти события не могли не волновать передовое русское общество, не могли не волновать и Пушкина и не найти в нем отклика. Однако, зная «подвижность пылкого нрава» поэта, друзья скрывали от него свою принадлежность к тайному обществу, не хотели подвергать его опасности, боялись, что каким-либо неосторожным словом он погубит все их дело.
Но Пушкин догадывался о его существовании. И, как поэт, стал выразителем вольнолюбивых настроений передовой дворянской молодежи той поры.
* * *
Против Тургеневых, на Фонтанке, в доме под номером 25, жили Муравьевы и многие друзья Пушкина: историограф Н. М. Карамзин, поэт К. Н. Батюшков и создавшие замечательные портреты поэта художник Кипренский и гравер Уткин.
Здесь находился штаб будущих декабристов. Пушкин часто бывал у Муравьевых и нередко, ничего не подозревая, оказывался в кругу членов тайного общества.
Позже Пушкин писал об этих юношеских встречах в сожженной им десятой главе «Евгения Онегина»:
Сначала эти заговоры
Между Лафитом и Клико
Лишь были дружеские споры,
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука,
Всё это было только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов,
Казалось . . . . . . . .
Узлы к узлам . . . . . .
И постепенно сетью тайной
Россия . . . . . . . . .
Наш царь дремал . . . . .
В той же незавершенной главе поэт писал и о себе в кругу декабристов:
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
. . . . . . . . . . . . . .
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
* * *