Жизнь под обрез [сборник]

Хозяин усадил гостя за стол, поставил перед ним тарелку и стал накладывать еду. Когда перед Гуровым выросла целая гора из картошки, котлет и огурцов, сыщик робко стал протестовать:

— Кажется, это слишком много…

— Ничего не много, — сказал как отрезал Гаврилов. — Если вы целый день на ногах, то должны испытывать волчий голод. Давайте ешьте, потом я вам чаю налью. И за чаем уже поговорим.

Сказав так, он ушел в глубину квартиры, чтобы не мешать гостю. И Гуров принялся за ужин. Все было очень вкусно, и он не заметил, как умял всю тарелку. И как только отодвинул ее от себя, появился хозяин.

— Вот теперь можно и чай заваривать, — сказал он. — Я старую заварку не признаю — только свежезаваренный чай.

Они уселись за стол друг напротив друга, и Гаврилов спросил:

— Как я понимаю, вы в нашем управлении уже побывали, с полковником Черкасовым виделись. Ну и как впечатление?

— От самого Черкасова впечатление делового, энергичного полицейского, — отвечал сыщик. — Но вот его подчиненные…

— А что не так с подчиненными?

— Я имел дело с двумя — с капитаном Теребякиным, который расследует убийство Кашкина, и с экспертом Дружковым. И оба мне врали напропалую. Например, эксперт утверждал, что и Кашкин, и его убийца в момент рокового выстрела были пьяны. А вот водитель Кашкина, Толя Сергиенко, показал, что его шеф терпеть не мог пьяных и пил очень мало. А главное — и Дружков, и Теребякин внушали мне мысль, что Кашкин погиб на охоте, что у него было с собой ружье. Между тем и вдова погибшего, и его водитель утверждают, что Кашкин утром не собирался на охоту и ружье с собой не брал. В момент открытия оружейного шкафа в доме Кашкина жена на месте не присутствовала — Теребякин ее отослал. Поэтому она не может под присягой утверждать, что шкаф был пуст. В общем, у меня сложилось твердое убеждение, что вся версия о гибели директора на охоте — сплошная выдумка. Все происходило совсем не так. Чтобы окончательно в этом убедиться, мне необходимо встретиться с охранником Забродкиным, который признался в убийстве шефа. Но мне такой возможности не дают — в СИЗО, где находится Забродкин, обнаружили вспышку дизентерии, и ввели двухнедельный карантин. В общем, подчиненные полковника Черкасова перекрыли мне все пути для раскрытия этого преступления.

Григорий Гаврилов внимательно выслушал рассказ Гурова и усмехнулся.

— Слушаю вас и узнаю свою собственную реакцию на похожие рассказы, которые я уже слышал, — сказал он. — Вы не первый, кто сталкивается с таким откровенным обманом. Значит, вы успели поговорить с вдовой Кашкина и с его водителем? Больше ни с кем?

— Нет, почему же ни с кем, — отвечал Гуров. — Я повидался с заместителем Кашкина Рустамом Халиловым, который теперь занял пост директора фабрики, с директорами магазинов, принадлежащих фабрике. И если директора были со мной откровенны, то Халилов юлил, как уж, и врал. У меня сложилось впечатление, что он кого-то смертельно боится. А еще он успел отослать в командировку главного инженера фабрики Терентьева, которому Кашкин, по словам водителя, доверял. В результате сложилась ситуация, когда мне не на кого опереться. Все лица, занимающие более-менее высокие должности, мне врут, помощи я от них не получу. Конечно, я могу рассчитывать на водителя Сергиенко, но боюсь подвергнуть его опасности. Как бы его тоже не отправили в командировку. И не в Москву, а на тот свет.

— Что ж, такое вполне возможно, — кивнул хозяин квартиры. — Тут вы не ошибаетесь. Будет лучше, если вы пока что оставите этого водителя в покое. Ну, Лев Иванович, я вас выслушал, вашу информацию получил, теперь могу дать вам свою информацию.

Григорий Гаврилов сделал большой глоток чая, после чего продолжил:

— В общем, ничего нового вы мне не рассказали. До меня уже несколько лет доходят слухи о том, что в полиции Сартанова творится что-то неладное. Владельцы магазинов и ресторанов жалуются, что их обложили поборами. Собирают дань крепкие парни в кожанках — такие же, как и в девяностые годы. Но теперь в полицию жаловаться бесполезно — на тех, кто жалуется, тут же составляют протоколы о нарушении пожарной безопасности или санитарных норм. А иногда с ними и кое-что похуже происходит. Иногда таких жалобщиков находят в пригородном лесу с пробитой головой. В общем, никто не жалуется, все платят и сидят тихо. Преступления по-настоящему никто не расследует, вместо этого берут первого, на кого падает подозрение, и выбивают из него признание.

— Но ведь вы наверняка писали об этих безобразиях, верно? — спросил Гуров.

— Конечно, писал, — подтвердил Гаврилов. — И в областное управление, и в Москву. Мне отвечали, что разберутся, примут меры. А один раз даже приезжала комиссия для проверки. Но эта комиссия никаких крупных нарушений не нашла — так, какую-то мелочь. А мне в частном порядке посоветовали перестать жаловаться, а то могут случиться неприятные последствия.

— Могут и вас найти в лесу с пробитой головой, так? — догадался Гуров.