Еще один фруктик. Боже, какой цинизм! Демченко молча, с ироничной усмешкой гипнотизирует меня, пока за столом идут прения. Что он этим хочет сказать? Что не одна я такая дура? Или что он не настолько плохо воспитан, как я подумала? Или что, окажись на его месте другой, я бы не сбежала так просто? И сколько можно так пялиться на меня? Мне что, утопиться в собственной тарелке с супом?
– Леха, а ты где вчера был? Мы там мой гарем на карты раздевали.
– Ну и как?
– До конца раздеть не получилось, но если б ты видел… До конца колхоза за нас теперь на кухне дежурить будут.
Все еще смотрит. Скажет или нет?
– Ты случайно не в сарае вчера был?
– Да так… Поймал вчера русалку у реки, пытался отогреть.
– Отогрел?
– Нет. Но отогрею. Анжела, куда же ты? Я еще не рассказал, какие у моей русалки длинные и мягкие волосы, какие прекрасные зеленые глазищи…
Но я уже пулей вылетела из столовой. Черт! Так неудобно. Такое впечатление, что потеряла трусы на центральной улице. И что теперь делать? Рассказывать всем, что ходила смотреть на звезды? Поверят, как же.
– Ты обиделась?
Тихо-тихо, так, что я и не поняла сначала.
– Что ты сказал?
– Ты обиделась?
А голос какой вкрадчивый. Да, Лешенька, ты все правильно понял: я обиделась. Но тебе это знать не обязательно. А еще я разозлилась.
– С чего ты взял? Мне абсолютно все равно. Тем более что автобус подошел, пора в поле.
У автобуса толкотня. Борода вещает:
– Девушек вперед пропускаем!
Султан с каким-то типом вытаскивают за задницу из автобуса Оксанку:
– Оксана, девушек, а не женщин.
Она снова пытается подняться. Результат тот же:
– Оксана, девушек, а не женщин.
Что-то очень крепкое вырвалось у меня, потому что они замолчали и уставились на меня. Не ожидали…
– Ты её трахал?
– Нет, но я знаю, кто…
– Ну и засунь свое знание в задний карман. Оксанка, быстро! Что встала?
Все-таки какие твари… Ксюха что-то лопочет, оправдывается, пытается избавиться от смущения, наверное.
– Ты чего позволяешь так обращаться с собой?
– Да они прикалываются…
– Да. Они прикалываются. Над тобой.
– Они не со зла.
– Как тебе нравится.
Вечером Лешка притащил ежика. Маленького, ушастого, смешного.
– Нравится?
– Я первый раз вижу живого ежа.
– Шутишь?
– Нет, действительно.
– Я сейчас молока принесу.
Девчонки столпились над ежом, так что когда Леха появился, ему пришлось пробиваться сквозь толпу вместе с банкой молока.
– Анжела, а где благодарность?
– Спасибо.
– И все?
– А что еще?
Я прекрасно поняла, чего он хотел.
– Ну если не хочешь, пусть будет «спасибо».
Денисенко рассмеялась:
– Дурочка, он хочет, чтобы ты его поцеловала.
– Наташа, поцелуй его сама, если хочешь.
– А что, запросто!
Девчонки, смеясь, начали целовать парня:
– Лешка, пойдем с нами на танцы в клуб.
– Пойдем, Леша!
– А я и не отказываюсь, если Анжелка не против.
– Нет.
Какое-то ледяное «нет» получилось, словно высеченное из глыбы льда. Я попыталась смягчить:
– Нет, я не против.
– Хорошо, я жду на улице.
Я долго собиралась, раздумывая, как мне вести себя с Лешкой, чтобы не спровоцировать его на новую попытку, поэтому не заметила, что соседки уже все выскочили на улицу, и я осталась одна.
– Анжелка, ты закрываешь комнату, – хлопнула дверью последняя.
Я лихорадочно начала все сбрасывать в косметичку. На тумбочке пачка писем. Кузнецовой Анжелике. Из дома. Одно такое толстое… Что там? Из конверта высыпаются еще конверты, сложенные вдвое… СА. От Федота… Сердце жалобно трепыхнулось и сжалось. Дрессировка продолжается… Так просто он меня не отпустит…
Хм… Художник слова… За листьями не рассмотрел моей обиды. Как я психовала тогда. По-моему, твое поведение, Федот, нельзя было назвать галантным. Это факт. Но каков сказочник! Как перевернул все это.
– Привет. Как рука?
Я, вздрогнув, оборачиваюсь. Прислонившись к косяку двери, руки в карманах, стоит Андрюха Павлов. Вот уж не ожидала. Что он от меня хочет? Спросил что-то про руку. Ага…