Жизнь Николая Клюева

Справедливо и точно оценил Брюсов ранние стихотворения Клюева. Не умалчивая об их несовершенстве («У Клюева много стихов шероховатых, неудачных»), Брюсов увидел главное: их жизненность, органичность («Поэзия Клюева жива внутренним огнем»; «...у него нет стихов мертвых»). «Клюев – поэт подлинный – говорите Вы», – цитирует Брихничев слова Брюсова в письме к нему от 29 декабря 1912 года. Так признанный и крупный поэт, один из родоначальников русского символизма, «благословил» Клюева и помог ему укрепиться в литературе.

Книга «Сосен перезвон» вышла в свет в последние дни октября 1911 года (год издания на титульном листе стоял 1912-й). Сборник был посвящен Блоку, а в самой книге – стихотворения «Верить ли песням твоим...» и «Я болен сладостным недугом...»; в них отчетливо слышатся блоковские мотивы. Эпиграфом к своей книге Клюев не без вызова поставил известные тютчевские слова: «Не то, что мните вы, – природа». Получив в конце ноября первые экземпляры книги, Клюев сразу же отправил несколько из них в Петербург и Москву знакомым писателям: Блоку, Брюсову, Гумилеву и др. На экземпляре, посланном Блоку, Клюев написал: «Александру Александровичу Блоку в знак любви и чаяния радости – братства. Николай Клюев. Андома. Ноябрь. 1911 г.». Один экземпляр был отправлен Вячеславу Иванову, с которым Клюев, насколько известно, не был знаком лично. «Со страхом и трепетом» – гласила дарственная надпись. Такая же надпись стояла и на экземпляре, отправленном (видимо, по совету Городецкого) композитору А.К. Лядову.

Появление сборника «Сосен перезвон» не осталось незамеченным. В конце 1911-го и в 1912 году по страницам русской печати прокатилась волна откликов на первую книгу стихов Клюева – в основном одобрительных и даже восторженных. Первым, кто выступил в печати, был Сергей Городецкий: Клюев познакомился с ним осенью 1911 года в Петербурге. Городецкий – в то время убежденный сторонник клюевской поэзии – писал о ней с восхищением. «Редко мы встречаем у начинающих поэтов такое четкое, прекрасно выраженное самоопределение», – утверждал он, добавляя, что «интимные переживания» переданы в поэзии Клюева «с прямотой настоящего большого лирика». В этом, кстати, Городецкий не ошибался: стихи Клюева, составившие его первый сборник, – при некоторой своей разнородности – разительно отличались от его ранних поэтических опытов 1904-1905 годов. В них ощущалось довольно высокое профессиональное мастерство, достигнутое усердным трудом и ученичеством у мастеров символистской поэзии: Бальмонта, Блока, Брюсова и др.

Когда появилась статья Городецкого, Клюев находился у себя в Олонии. Со жгучим любопытством ждал он этой статьи – мнение Городецкого ему было особенно дорого. Имя Городецкого встречается в письмах Клюева к Блоку уже в 1909-1910 годах – и, разумеется, не случайно. Городецкий был, как известно, одной из центральных фигур того «ретроспективного» движения в русской литературе, которое обратилось к национальной старине, к языческой и раннехристианской Руси, стремилось черпать из народного искусства, фольклора, мифологии. Эти художественные искания зародились уже в недрах «Мира искусства» (оттуда вышли, например, такие художники, как И.Я. Билибин или Н.К. Рерих), но чрезвычайно усилились в середине 1900-х годов. Увлечение лубком или древнерусской иконописью, как правило, сочеталось у большинства художников с освоением современных изобразительных средств (многие из них испытали на себе влияние неоромантического стиля «модерн»).

«Двадцать лет тому назад, – вспоминал позднее Городецкий, – наблюдался некоторый рецидив идеи хождения в народ. На этот раз шли в народ эстеты. <...> Ходили в народ, чтоб выудить из деревни старинное кружево, строгановскую иконку, «зеньчуг», резную кость, ну и словом не брезговали. Пословицы, поговорки, присказки, отдельные цветистые выражения заносились в большие книги. И потом долгие зимние вечера просиживал начетчик, составляя из разрозненных слов сказки, повести и рассказы. Глядь, и школа целая выросла, появились ученики».