Жизнь не здесь

Яромил впервые шел на глазах у такого многолюдья; опьянение, охватившее его, продолжалось до конца вечера. Впрочем, все складывалось как нельзя лучше; когда поэты заняли закрепленные за ними стулья, один из организаторов подошел к микрофону, установленному в конце стола, и, поприветствовав одиннадцать поэтов, представил их. Всякий раз, когда он произносил имя, названный поэт вставал, кланялся, и зал оглашался рукоплесканиями. Яромил тоже встал, поклонился и был так одурманен аплодисментами, что даже не сразу заметил сына школьного привратника, помахавшего ему из первого ряда; он кивнул ему в ответ, и этот жест, совершенный на подиуме у всех на виду, позволил ему ощутить очарование наигранной непринужденности, а потому еще не раз в течение вечера он кивал сверху бывшему однокашнику, как человек, чувствующий себя на сцене свободно и по-свойски.

Поэты были рассажены по алфавиту, и Яромил оказался по левую руку от шестидесятилетнего: «Юноша, вот неожиданность, я и понятия не имел, что это вы! Ведь на днях в журнале были опубликованы ваши стихи!» Яромил вежливо улыбнулся, и поэт продолжал: «Я забыл ваше имя, это отличные стихи, они доставили мне огромную радость!» — но тут снова взял слово организатор и попросил поэтов в алфавитном порядке подходить к микрофону и прочитать несколько своих последних стихов.

Итак, поэты подходили к микрофону, читали стихи, срывали аплодисменты и снова возвращались на свои места. Яромил ждал своей очереди с волнением. Он опасался, что будет заикаться, опасался, что будет не в голосе, опасался всего; но потом встал и пошел, словно ослепленный, уже не успевая ни о чем подумать. Он начал; читать и сразу же, после первых строк, обрел чувство уверенности. И в самом деле, аплодисменты после его первого стихотворения были самыми продолжительными, какие до сих пор раздавались в этом зале. Аплодисменты добавили Яромилу смелости, и второе стихотворение он читал с еще большей уверенностью, чем первое, и уже не ощутил никакого смущения, когда вдруг рядом с ним вспыхнули два больших прожектора, осветили его и метрах в десяти от него зажужжала камера. Он делал вид, что ничего не замечает, читал стихи без запинки, даже сумел оторвать глаза от бумаги и посмотреть не только в неопределенное пространство зала, но во вполне определенное место, где (в двух-трех шагах от камеры) стояла пленительная киношница. И снова были аплодисменты, и Яромил прочел еще два стихотворения, он слышал жужжание камеры, видел лицо киношницы, кланялся и уже стал возвращаться на место, как вдруг со своего стула поднялся шестидесятилетний; торжественно запрокинув голову, он развел руки, затем сомкнул их на спине Яромила и воскликнул: «Дружище, вы поэт! Вы поэт!», а поскольку аплодисменты продолжались, он сам повернулся к залу, махнул рукой и поклонился.

Когда выступил одиннадцатый поэт, организатор снова взошел на подиум, поблагодарил всех поэтов и сообщил, что после короткого перерыва все желающие могут вернуться в зал и побеседовать с поэтами. «Беседа — дело не обязательное, добровольное и касается только заинтересованных в ней».

Яромил был опьянен; все обступили его и жали ему руку; один из поэтов, представившийся редактором издательства, диву давался, что Яромил до сих пор не выпустил сборника стихов, и призвал его заняться этим; другой поэт сердечно пригласил его участвовать вместе с ним в митинге, устраиваемом Союзом студентов; разумеется, подошел к нему и сын школьного привратника, который затем уже ни на минуту не отходил от него, всем давая понять, что они дружны с детства; подошел к нему и сам начальник и сказал: «Мне сдается, лавры победителя пожинает сегодня самый молодой!»

Затем начальник обратился к остальным поэтам и объявил, что, к его великому огорчению, он не сможет принять участие в беседе, поскольку должен присутствовать на танцевальном вечере, организованном слушателями школы в соседнем зале сразу по окончании поэтической программы. По этому случаю сюда съехалось, подчеркнул он с лукавой улыбкой, много девушек из окрестных деревень, ведь молодые полицейские — кавалеры хоть куда. «Ну что ж, товарищи, благодарю вас за ваши прекрасные стихи и надеюсь, что мы видимся не в последний раз!» Он подал всем руку и ушел в соседний зал, откуда уже доносилась, как приглашение к танцу, музыка духового оркестра.

Зато в зале, где только что еще раздавались бурные аплодисменты, группка поэтов, встревоженно стоявшая у подиума, теперь осиротела; один из организаторов, взойдя на подиум, сообщил: «Уважаемые товарищи, объявляю перерыв оконченным и опять предоставляю слово нашим гостям. Желающих принять участие в беседе с товарищами поэтами прошу садиться».