Жизнь (не) вполне спокойная

Когда мне было одиннадцать лет, Люцина поселилась в урсиновском дворце, потому что ее муж занял какую-то должность в тамошнем образцовом хозяйстве. Хозяйство в самом деле было образцовым до омерзения. Кое-какое понятие о сельском хозяйстве у меня было, и я с возмущением убедилась, что в их ржи не было ни одного василька, зато делянка клубники вызвала у меня уважение, потому что на ней было больше красных ягод, чем зеленых. Часть каникул я провела там. Компанию мне составил один юный сумасброд по имени Ендрек. Было ему четырнадцать лет, и его просто распирал избыток энергии. Он и сам не знал, куда ее девать, поэтому ради меня выпендривался, как мог. Естественно, я в него влюбилась, но взаимностью мне ответили слишком поздно.

В то время я была настолько невероятно глупой, что мне слов не хватает, чтобы это явление описать. Возможно, сердечная привязанность слегка влияла на умственные способности, но это слабое утешение. Однако самостоятельность мне удалось отвоевать до такой степени, что путешествие Варшава — Урсинов и обратно я проделывала без всякой опеки, при этом мне это не особенно понравилось. С южного вокзала, возле Служевца, нужно было пешкодралом протопать три с половиной километра.

Следующие каникулы, в сорок четвертом году, я провела с Люциной только наполовину. Не исключено, что это Люцина меня вытолкала, потому что боевую ситуацию она себе представляла очень хорошо, причем, так сказать, с обеих сторон.

О том, что ее муж сражался в подполье, мы говорили шепотом, а вслух заговорили об этом только после войны. Люцину в нелегальных целях использовали только время от времени. В урсиновском дворце на втором этаже разместились немецкие начальники, потом там находился военный штаб, и до сих пор никто не понимает, почему из дворца сразу не вышвырнули польское гражданское население, то есть нас. Удивительно, что не выселили, но это чистая правда.

Там квартировал и немецкий врач, прекрасно владеющий польским языком. Тридцать первого июля он окликнул Люцину.

— Где ваш муж? — спросил он.

— В Варшаве, — спокойно ответила Люцина. — Он в город поехал.

— Пожалуйста, найдите его в этом самом городе и уговорите вернуться.

— Это почему же? — немедленно поинтересовалась Люцина недоверчиво и враждебно.

— А потому, что иначе вы его никогда больше не увидите. Завтра в Варшаве начнется восстание.

Люцина состроила скептическую мину, хотя о назначенной дате восстания прекрасно знала. Она рассердилась, заявила, что никуда не поедет, что не знает, где именно находится ее муж, а ни в какое восстание не верит. Пророчество врача полностью сбылось, восстание началось, а своего мужа Люцина никогда больше в жизни не видела.

В конце августа ей сообщили, что на Садыбе лежит ее кузен Збышек, раненный в ногу. Военные действия были в полном разгаре, и Люцине нужно было как-то добраться до Садыбы и организовать перевозку раненого. И тут ей в голову пришла отчаянная идея. Она оделась в свой довоенный наряд: белое платье в красный горошек, красный шелковый плащ в белый горошек, на голову надела белую шляпку с красными цветами, на ноги — французские красные туфельки, на руки — белые кружевные перчатки. Сумочка тоже была в тон. И в этом наряде она открыто отправилась спокойным шагом, словно на прогулку, в Садыбу. И хоть бы какая собака к ней прицепилась! Хотя многочисленная немчура таращилась на нее с бешеным интересом.

Она устроила всё, как надо, вернулась без проблем, а ночью принесли Збышека и уложили у нее в комнате.

Збышеку было совсем плохо: высокая температура, а нога воспалилась и стала гнить. Люцина впала в черное отчаяние из-за полного отсутствия медикаментов. Как-то вечером сидела она на лавочке у дворца в компании соседей и переживала свои горести. Неожиданно к ней подошел тот самый немецкий врач.

— А вы, пани, любите шоколадные конфеты? — спросил он вежливо и без предисловий.

— Люблю, — не задумываясь, ответила Люцина. Что ей, жалко признаться в такой невинной слабости?

Врач сунул ей в руки килограммовую коробку шоколадных конфет фирмы Веделя.

— Вот, возьмите, пожалуйста, — сказал он крайне многозначительно. — Отнесите коробку домой и там съешьте.

Соседи окаменели, видя ее наглый флирт с фрицем. Люцина тоже похолодела, но тут ее осенило.

— Большое спасибо, — ответила она, поднялась и, не глядя на застывших от удивления соседей, вошла в дом.

В комнате она распаковала коробку, и оказалось, что внутри лежат тесно уложенные перевязочные материалы, различные лекарства, шприцы, ампулы и тому подобные медикаменты.

Збышек выжил, выздоровел, в плен не попал и только до конца жизни слегка прихрамывал.

Вообще говоря, наши личные контакты с врагом можно было пересчитать по пальцам, но зато они были весьма своеобразными. Какое-то время немецкие войска квартировали в Груйце. Как-то раз перепуганная домработница примчалась к моей матери.

— Проше пани, фриц к нам влез и кастрюлю украл!

— Как это «украл»?

— А я не знаю! Ввалился на кухню, заболботал, пальцем показывал, потом красную кастрюлю схватил и был таков.