Жизнь наизнанку

— Ты говоришь так, будто у тебя на каждой лавке по сыну. — Поняв, что ни лесть, ни пламенные речи на сознательность Берестова воздействия не оказывают, Валентина решилась изменить тактику: — Подумай, какие могут пойти разговоры, если «наверху» станет известно, что сын Берестова возвращается в Союз? Не ты ли мне только что говорил, что замять этот факт тебе помогло не иначе как чудо? Не лучше ли сделать всё аккуратно, без лишней огласки? Так будет лучше для всех: и для Юрашки, и для твоей карьеры тоже, — расценивая молчание мужа как согласие, чуть смелее нажала она. — Можешь себе представить, что начнётся, если кому-нибудь придёт в голову…

— Не стоит растрачивать свое красноречие впустую, — бесцветно уронил он, и от тона, которым это было произнесено, Валентина невольно вздрогнула. Больно царапнув жену холодными кристалликами своих голубых глаз, Берестов перевёл взгляд за окно. — Всё, что ты могла сделать для своего ненаглядного Юрашика, ты сделала, так что твоя совесть может быть спокойной. Ты хорошая мать, Валентина, но плохая жена, хотя, наверное, говорить тебе такие слова я не вправе, потому что сам никогда не был тебе хорошим мужем… Впрочем, теперь это уже всё равно, — неожиданно произнёс он, — потому что мужем и женой нам с тобой осталось быть совсем недолго.

— Что значит недолго? — Слова Ивана прозвучали для Валентины громом среди ясного неба, и в первое мгновение она настолько растерялась, что не смогла уловить их смысл. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я ухожу с поста второго секретаря Узбекистана, — отчётливо, словно стараясь прислушаться к своим словам со стороны, проговорил Берестов.

— Что значит — ухожу? — От удивления глаза Валентины раскрылись, а нижняя челюсть слегка отпала. — С такого поста, как твой, в пятьдесят восемь уходят или в тюрьму, или ногами вперёд. Ты что, собрался умирать? — Скривив рот на сторону, она недоверчиво посмотрела на мужа.

— Самое смешное то, что ты почти угадала, — глядя в ошарашенное лицо жены, Берестов усмехнулся. — Помнишь, месяц назад, или что-то около того я ходил к хирургу с фурункулом? — загадочно прищурился он.

— И что? — не понимая, к чему клонит муж, Валентина напряглась, чтобы не упустить сути происходящего.

— На поверку безобидный фурункул оказался зловредной раковой опухолью чуть ли не в последней стадии, — абсолютно спокойно выдал Берестов.

— Ванечка, может быть, врачи что-то напутали? — глядя на мужа с нескрываемой жалостью, Валентина прижала ладони к щекам и что есть силы закусила нижнюю губу.

— Опухоль зафиксирована на рентгеновском снимке, так что никакой ошибки быть не может, — отклонил предположение Иван.

— Да как же это? — Выбитая из колеи ужасающей новостью, Валентина судорожно сглотнула и замотала головой. — Нет, Ваня, нет! Такого не может быть!

— Почему? — Правая бровь Берестова незаметно поползла наверх.

— Потому что без тебя Юрашке не выбраться, — особенно не задумываясь над тем, что говорит, Валентина незрячими глазами смотрела в пространство. — Сколько врачи дали тебе времени?

— Тебя интересует только это?

Вздрогнув, будто очнувшись ото сна, Валентина подняла глаза на мужа и вдруг, осознав смысл своих слов, начала покрываться красными пятнами.

— Ванюша, ты не так меня понял… — не зная, как выкрутиться из создавшейся ситуации, с напряжением выдавила из себя она и, чувствуя, как в области затылка забилась жаркая волна, виновато дёрнула губами.

— Я всё понял именно так, как надо, — тихо произнёс Берестов, и глаза его, сузившись до щелей, резанули Валентину холодными лезвиями нескрываемой ненависти. — В этом мире тебя интересует только одно — благополучие твоего сыночка, и тебе совсем не важно, на чьей крови оно будет построено.

— Ваня!

— С сегодняшнего дня относительно Юрки на меня можешь не рассчитывать, — глухо выдохнул он. — По состоянию здоровья меня меньше чем через месяц отправят на досрочную пенсию, конечно, как полагается, со всеми почестями и регалиями. Из-за того, что болезнь не позволяет находиться в жарком климате, для меня сделают исключение: сразу по выходу на заслуженный отдых мне открыта дорога в Москву. — В тоне Берестова зазвучала нескрываемая желчь.

— В Москву? — Прислушавшись к чему-то невидимому внутри себя, Валентина секунду помолчала, а потом медленно подняла на мужа побледневшее лицо. — Сколько ты заплатил за этот диагноз, Ваня? — Скользнув в пустоту, сердце Валентины на какое-то мгновение остановилось, а потом, рванувшись из груди окровавленной птицей, камнем упало куда-то вниз.

— А ты ничего, кумекаешь, не смотри, что с виду дура дурой. — В тоне Берестова зазвучало нечто похожее на уважение, смешанное с чем-то таким, чему Валентина, пожалуй, не решилась бы подобрать названия: не то с презрением, не то с сожалением, не то с горькой отрешённостью, идущей откуда-то глубоко изнутри, из того потаённого уголка души, доступа в который для неё никогда не было.

— Ты… едешь к ней? — с трудом ворочая непослушным языком, еле слышно выдохнула Валентина.

— К ней, — безо всякой жалости подтвердил Иван.