Жизнь наградила меня

Итак, Алик укатил в Туманный Альбион, а месяца через два в Союз прилетела по делам своей фирмы «Ганнекс» сама леди Маргарет. Алик по телефону из Лондона предупредил нас о ее приезде, и мы всей семьей отправились в Москву ее встречать.

Самолет приземлился вовремя. Все пассажиры материализовались, покинули аэропорт Шереметьево и растворились в московском дожде. А Маргарет все не появлялась. Прошло часа полтора, наши нервы накалились от недобрых предчувствий.

Наверно, самолет успел улететь обратно в Лондон, когда из таможенного чрева появилась Маргарет. Наше родство не вызывало сомнений. Среднего роста, коротко стриженная брюнетка, в элегантном английском костюме, Маргарет могла бы быть моим двойником, будь я вдвое тоньше, обладай я элегантным английским костюмом и британской выдержкой.

– Всё в порядке. – Маргарет улыбалась с олимпийско-британским спокойствием. – Таможня очень тщательно рылась в моем чемодане… Хорошо, что я приехала только с одним.

– Что-нибудь изъяли?

– Конечно… Для того и рылись… Три экземпляра Библии, которые я везла в подарок друзьям.

…Во время ее недельного визита мы впервые всерьез заговорили об эмиграции из Советского Союза. Отъезд Алика подлил масла в огонь. Решиться было очень непросто. По советским понятиям, наша жизнь протекала вполне комфортабельно и была бы таковой в дальнейшем, если бы мы не болтали лишнего и не обменивались с друзьями самиздатской литературой. Но мы обменивались и болтали.

Делясь с Маргарет нашими сомнениями и страхами, мы повторяли:

– Знаем, что ехать надо. Но боимся, что мы там пропадем.

– Уж если вы здесь не пропали… – засмеялась Мара. – Я бы на вашем месте не волновалась.

Наша дружба с Марой длилась тридцать пять лет. Рассказы о ее жизни оставили глубочайший след в моей душе. Наши бабки: моя – Берта Львовна и ее – София Львовна были родными сестрами.

Мама Маргарет Женя, приходившаяся кузиной моей мамы, тоже родилась в Санкт-Петербурге. Отец Жени Максим Козин был широко печатающимся журналистом. После революции Женя с матерью Софи и отцом уехала в Берлин, где в эти годы обосновались многие эмигранты. Там Женя и познакомилась с Мариным отцом Джорджем Штромасом. Он работал в Берлине в качестве советника по экономике при литовском посольстве. После короткого романа он женился на Жене и увез ее в Литву, в Каунас.

Я видела несколько Жениных фотографий. Высокая стройная шатенка, она казалась даже выше ростом, чем Джордж, наверно потому, что ходила на очень высоких каблуках.

Джордж Штромас, в отличие от многих литовских евреев, хорошо говорил по-литовски и принадлежал к литовскому истэблишменту даже более, чем к еврейскому. Если бы Джордж обратился в католицизм, он мог бы сделать блестящую карьеру в литовском министерстве иностранных дел. А Женя не чувствовала себя в Литве дома. Она считала своим родным языком русский и прекрасно говорила по-немецки и по-французски. Она мечтала жить в Париже и находила, что в скучном, провинциальным Каунасе не было ничего, что могло бы соответствовать ее артистическим запросам.

Главным политическим событием, изменившим статус и жизнь Литвы, явился пакт Молотова – Риббентропа, в результате которого последовало присоединение Литвы к Советскому Союзу. Мара запомнила этот день. 15 июня 1940 года она была в театре и, когда вышла на улицу после спектакля, впервые увидела советские танки. Стало понятно, что Литва и другие прибалтийские страны оказались в клещах между двумя дьяволами, между красным дьяволом и коричневым дьяволом. И неизбежно они будут раздавлены одним или другим. Или обоими.

Когда немцы вступили в город, начались еврейские погромы. Вооруженные литовцы, а не немцы, арестовывали евреев и грабили еврейские дома и магазины. В Слободке, в пригороде Каунаса, где была знаменитая на весь мир уникальная Слободская ешива, литовцы убивали студентов, учителей и их семьи. Джордж был зверски убит 26 июня вместе с четырьмя десятками других евреев: им засовывали водяной шланг, из которого мыли машины, в их рты и накачивали, пока их не разрывало. Это событие было обессмерчено немецким солдатом, который его сфотографировал.

После погромов в Слободке немцы организовали на этой территории гетто. За пределами гетто не должно было остаться ни одного еврея. Немцы не ограничивали будущих узников и позволяли им брать с собой любые ценности. Это оказалось очень умным шагом с их стороны, потому что на ограниченном пространстве было гораздо легче конфисковать ювелирные украшения и другие ценные вещи. Что и было сделано в первые же дни их пребывания в гетто. Решиться оставить что-нибудь у себя было опасно, потому что немцы могли за уклонение от сдачи расстрелять всю семью. Так что Штромасы отдали всё, что у них было.

Узникам выдавали скудный, голодный паек. Мара вспоминает, что хотя от голода они не умирали, но всегда были голодные. В гетто начались так называемые акции, чудовищные по своей изощренной жестокости.