Читаем Жизнь на Самоа полностью

Во вторник наш юный путешественник note 154 был готов к отъезду, и около трех часов в этот пасмурный, знойный и вообще глубоко тягостный день Фэнни, Бэлла, он и я отправились из дому. Мальчик сидел позади Бэллы; у меня из каждого кармана торчало по пинте шампанского, а в руках был сверток. Принимая во внимание, что Джек натер себе ранку и поэтому был без подпруги, я, признаться, занимал не слишком выгодную позицию. В пути из нависшего мрака начал просачиваться мелкий поганый дождичек, Фэнни раскрыла зонт, ее лошадь прянула, стала на дыбы, налетела на меня, потом на Бэллу с мальчиком и стрелой понеслась назад к дому. Поистине могла и должна была случиться первоклассная катастрофа, однако ничего не произошло, кроме того, что Фэнни здорово переволновалась: она ведь не знала, что с нами, пока ей не удалось справиться с лошадью.

На следующий день Хаггард отправился к себе в земельную комиссию и оставил дом в нашем распоряжении. Явились все наши люди, увешанные венками, мы взяли для них лодку; у Хаггарда в лодке комиссии был поднят флаг в нашу честь, и, когда наконец пришел пароход, юный путешественник был доставлен на борт с большим шиком, имея при себе новые часы с цепочкой, около трех с половиной фунтов на мелкие расходы и пять больших корзин с фруктами в качестве доброхотного подношения капитану. Капитан Морс пригласил нас всех на завтрак; шампанское текло рекой, так же как взаимные комплименты, а я изображал благосклонную знаменитость в натуральную величину. Таковы были великие проводы юного путешественника. Когда наша лодка отчалила, он стоял у самого трапа, поддерживаемый тремя прекрасными дамами – одна из них и в самом деле цветущая красавица певица мадам Грин, – и, улыбаясь сквозь слезы, тоже выглядел очень привлекательно. Я, конечно, не хочу сказать, что он плакал при людях.

Но до чего же мы устали! Возвращение домой всегда благо, но на этот раз казалось чудом, что мы добрались туда живыми. Наши потери: у Фэнни сотрясение позвоночника вследствие происшествия с лошадью; у Бэллы мигрень от слез и шампанского; у меня тупоумие, похмелье, слабость; у Ллойда – то же, что у меня. Что касается путешественника, то надеюсь, его путешествие к началу самостоятельной жизни будет приятным. Но невольно тревожишься, когда подобная кроха впервые снимается с якоря.

Льюис. 30 сентября

Кончен «Дэвид Бэлфур» и вместе с ним его автор, или во всяком случае близок к тому. Просто удивительно, что даже наш здешний врач повторяет чепуху насчет расслабляющего климата. Какое там! Работа, которую я проделал в последние двенадцать месяцев одним духом, досадуя на каждую помеху и без единого серьезного срыва, была бы невероятна где-нибудь в Норвегии…

Живость – вот к чему я стремлюсь прежде всего, подлинная живость, передающая всю полноту жизни. Затем, может быть, немного лирики и красочности, но каждая сцена должна достигать эпического уровня, чтобы действующие лица навсегда запечатлелись в памяти.

Льюис. 8 октября

Что, если я попрошу тебя прислать нам несколько каталогов фирм, торгующих скульптурой? Геркулесы в натуральную величину мне не нужны, а так, в четверть человеческого роста и меньше. Хорошо, если каталоги иллюстрированы, это будет подспорьем слабой памяти. Они скрасят нам те редкие свободные минуты, когда мы развлекаемся, придумывая, какой прекрасный выстроим дворец, если не вылетим в трубу. Быть может, тебе доставит не меньшее удовольствие прислать нам образцы обоев, которые поразят тебя дешевизной, красотой и пригодностью для жаркого климата с исключительно ярким солнцем. Но при этом не забывай, что здешняя погода может быть также исключительно мрачной… Гостиная будет отделана лакированным деревом. Комната, которая особенно занимает мои мысли, – что-то среднее между спальней и гостиной. Она очень просторная, с окнами на три стороны, а любимый цвет ее владельца в настоящее время – топазово-желтый. Но тогда какой же цвет выбрать для оживления? Для моего маленького кабинета позади нее я предпочел бы какие-нибудь образцы матового – убей меня, если я могу описать этот красный цвет – не турецкий, и не римский, и не индийский, но похоже, что он вмещает в себе два последних, и все же это ни тот ни другой, поскольку необходимо, чтоб он мог сочетаться с киноварью. Ах, какую сложную ткань мы сплели! Но как бы то ни было, напряги остатки своих мозгов и выбери и пришли мне сколько-то – да побольше! – образцов точно такого оттенка.

Недавно был день рождения Хаггарда, и он обедал у нас со своим кузеном… И разумеется, для каждого из присутствующих был сочинен стишок… Стихи про Фэнни не столь вразумительны, но сопровождавший их танец и пантомима ужаса хорошо передавали впечатление, которое производит вездесущая, неумолимая, миниатюрная фигурка в синем платье.

Льюис. 2 ноября
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии