Потом появились трое офицеров с военного корабля, а за ними Хаггард. Хаггард порвал с хозяином «Тиволи» и вернулся на старое место в особняк Руги. Он еще поссорился с Мэйбеном, как я догадываюсь, из-за Льюиса, хотя, по его словам, причиной был Матаафа. Хаггард сейчас очень дружественно настроен по отношению к Матаафе, как, впрочем, по-видимому, и большинство людей. Мне думается, что это Льюис разбудил в нем рыцарские чувства к большому человеку, потерпевшему поражение. По словам офицеров, матросы соперничают друг с другом, оказывая внимание пленникам, и что однажды им сразу предложили не менее сотни сигар.
Кэррик передал отвратительную тала, будто все вожди, за исключением девяти, находящихся на английском корабле, отправлены Мэйбеном в тюрьму. Вместо того чтобы позаботиться об их безопасности, Мэйбен выдал их врагам, которые оскорбляли их и били. Я не могла удержаться и рассказала офицерам, как Блэклок хвастался Льюису, что оскорблял Матаафу на борту их судна. Почти невозможно было заставить их поверить, что кто-то способен так подло поступить и тем более хвастаться этим. Кэррик сказал, что он слышал (и так думают все в городе), будто сразу же по прибытии Матаафы Льюис явился его навестить, но вынужден был удалиться по приказу капитана. Он просил разрешения рассказать о том, как это было в действительности, в своем письме в колонии, а также в своей газете. Льюис ответил: «Пожалуйста». После этого никто не сможет сказать, что Льюис не поддерживал Матаафу в дни его поражения.
В самоанском доме весь день движение посетителей. Привезли пленных с Маноно, и Талоло видел свою мать, которая, по его словам, выглядит хорошо, но «с большой заботой на сердце». Когда Фали вели мимо родной деревни, группа людей освободила его, и с тех пор он скрывается. По-видимому, никто об этом не доложил. Самоанцы не могут понять, почему пленников не распускают вместе с солдатами короля, раз уж война окончилась. Говорят, что на Маноно обнаружено большое количество патронов и много оружия. Этот склад захватили солдаты охраны и теперь отказываются сдать боеприпасы, которые они сразу отослали в надежное место, без сомнения с намерением использовать, когда с них потребуют налоги.
Сегодня во второй половине дня явился капитан военного корабля вместе с миссис Кьюсэк-Смит. Ее муж в ответ на вопрос, какие шаги предпринимаются по поводу фактов убийства раненых и отрезания голов, попросил Льюиса составить петицию Лаупепе. Теперь, как мы и ожидали, он прислал ее назад. Он заявляет, что петиция составлена «слишком по-самоански». Льюис сделал это нарочно, чтобы облегчить перевод. Защищая интересы какого-то неведомого белого атеиста, которого могут попросить подписать этот документ, Кьюсэк-Смит возражает также против включения туда всяких упоминаний о религиозности самоанцев. Словом, он хочет получить что-то совсем короткое, сжатое и «насквозь британское», заключающее, так сказать, своего рода назидание. Он передал, что, поскольку произведение, вероятно, не претендует на художественность (разумеется, нет!), он был бы рад, если бы Льюис сократил его. Льюис послушался, но документ получился уж настолько сжатым, деловым и британским, что, боюсь, Кьюсэк-Смит не будет знать, что с ним делать.
Капитан всем очень понравился. Весь наш народ непрерывно бегал с какими-то, большей частью выдуманными, делами по переднему дворику, чтобы поглазеть на капитана. Думается, он был удивлен, не обнаружив в наших владениях ни одного воина Матаафы, но, напротив, довольно много правительственных солдат. Бэлла показывала свои воскресные рисунки – те, которые были недостаточно удачны для посылки в газеты, и капитан сразу же попросил их у нее.
Как рассказывает мистер Хаггард, это совершенная правда, что Ситионе взял в качестве трофея голову. Хаггард встретил его на улице с шестом на плече; на конец шеста была насажена голова, и кровь капала с нее, стекая по спине Ситионе, – жуткое зрелище. А нашего солидного, почтенного судью Фолау видели полуголого с намазанным черной краской лицом, когда он танцевал и кривлялся впереди целой процессии, несущей голову. Человек, добывший эту голову, подбрасывал и ловил ее, а Фолау прыгал как обезьяна и корчил свирепые гримасы.