Жизнь на палубе и на берегу (повседневная жизнь моряков русского парусного флота)

В 1819 году одновременно с отправкой экспедиции Беллинсгаузена для изучения южных морей были отправлены еще два шлюпа «Открытие» и «Благонамеренный» в Берингов пролив для изыскания возможности прохода Северным морским путем. Экспедиция эта завершилась в силу объективных причин не столь удачно, как плавание судов Беллинсгаузена, открывших Антарктиду. Начальнику Северной экспедиции – капитану второго ранга Васильеву по возвращении пришлось выслушать в свой адрес немало незаслуженных обвинений. Известный в то время любитель-поэт граф Хвостов разразился на итоги плавания Васильева следующей эпиграммой:

Васильев, претерпев на море разны бедства,
Два чучела привез в музей Адмиралтейства.

В 20-х годах ХIХ века флотские остроумцы прозвали часть Финского залива от Кронштадта до Санкт-Петербурга «Маркизовой лужой» в память о маркизе де Траверсе, который в то время возглавлял российский флот и в целях экономии средств запрещал кораблям плавать дальше этой пресловутой лужи. Об адмиралах той эпохи, не ходивших в море дальше острова Гогланд, офицерами была сочинена следующая злая эпиграмма:

Нынче в мире дивно диво —
Наш российский адмирал,
Дослужившись до сената,
За Гогландом не бывал!

Имелись любители эпиграмм на флоте и в более позднее время. Так, в 1842 году командир военного транспорта «Або» капитан-лейтенант Юнкер после завершения кругосветного плавания решил переменить место службы. Морской мундир Юнкер сменил на полицейский. Руководство соответствующего департамента располагалось в то время в Петербурге на Второй Адмиралтейской улице. Подобный переход из флота в полицию был событием исключительным и поэтому получил широкую огласку. По столице ходила карикатура, изображавшая бывшего моряка с полицейским свистком. Надпись под рисунком гласила:

Все части света обошел,
Лучше Второй Адмиралтейской не нашел…

При Николае Первом о службе офицеров на судне «Камчатка», которое часто использовали для прогулок высочайших особ, говорили:

Ус нафабрен, бровь дугой, новые перчатки.
Это, спросят, кто такой? Офицер с «Камчатки»!

Из воспоминаний художника-мариниста А. П. Боголюбова: «Горковенко и Опочинин (мичманы и друзья А. П. Боголюбова – В. Ш.) писали мадригалы всякие… Вот некоторые стишки доморощенных поэтов. Про командира транспорта „Пинега“ Сарычева сложилась следующая песнь, которая жила долго на баке в часы досуга:

А как шел транспорт „Пинега“
В виду Сойкиной горы…
Паруса белее снега
Аль березовой коры…»

На Кудривого, капитана второго ранга, тоже командира транспорта, сложили:

Там, где с почестью и славой
Дрался храбро Подольской,
Ныне с транспортом Кудривый
Ходит с салом и пенькой…

У адмирала Беллинсгаузена был личный адъютант некто Нил Вараксин, длинный, как брам-стеньга, и неумный. Его сделали командиром дрянной адмиральской яхты «Павлин» – сейчас же явилось четверостишие:

Кронштадт наш чудо произвел,
Какого не было в помине.
Уж ныне по морю осел
Преважно ездит на «Павлине»…

Однажды летом главному командиру (адмиралу Крузенштерну – В. Ш.), имевшему дачное помещение в кронштадтском Летнем саду, пришла фантазия выстроить беседку для отдыха и дать ей форму корабельного юта. И вот новая поэзия А. С. Горковенко:

В конце большой аллеи
Поставлен корабельный ют.
То пресловутого Фаддея
Именитая затея —
Дать от дождя гуляющим приют…

Коснулись и барынь. Госпожа Александровская, хорошенькая блондинка, жена командира форштадта, уехала на зимовку в Ревель. А. С. Горковенко где-то сказал экспромт:

Молодцу ли, красной деве ль —
Всем приятно ехать в Ревель…

В николаевские времена, в бытность начальником Главного морского штаба князя Меншикова, на шумных мичманских пирушках в Кронштадте распевали под гитару:

В море есть островок, а на нем городок – чудо!
Там живут моряки, а смолы и пеньки – груда!
И у них есть закон, чтобы пить всегда ром с чаем!
А из Питера князь им кричит, не сердясь: «Знаем!»