Жизнь на краю земли

С другой стороны, кауашкары без зазрения совести убивают молодых сучек; если их собака падает в воду, они не спешат ее вытащить; если пришло время отчаливать от острова, а собака все еще бродит где-то в зарослях, они не колеблясь бросают ее, обрекая тем самым на верную смерть; и, наконец, они, кажется, не замечают, как в самом лагере у Пуэрто-Эдена их изголодавшиеся, замученные паразитами, покрытые гнойниками и ранами и облезшие большими пятнами собаки насмерть дерутся из-за завалявшейся кости, миски супа, кусочка китового жира и даже из-за клочка тюленьей шкуры или обмылка.

К европейцам собаки проявляют неизменную злобу. А так как они вполне способны живьем разорвать на куски больного или раненого сородича, члены отряда «Калипсо» боятся их, как чумы. У индейцев есть большие «палки для собак», с помощью которых они прогоняют чужих собак и разнимают дерущихся. Их не раз приходилось пускать в дело, чтобы защитить Делуара, Дельмота и их товарищей.

Технические приемы каменного века

«При более близком знакомстве с кауашкарами, — рассказывает Бернар Дельмот, — мы неожиданно открыли, что у них крайне простые орудия и очень мало изделий. Я отлично знаю, что сами мы представляем мир, конечной целью которого стали предметы потребления и погоня за новинками. Не менее хорошо я понимаю, что оставшиеся еще в живых индейцы из Пуэрто-Эдена утратили большую часть технических знаний и навыков предков. И все же… Те немногие предметы, что мастерят (или мастерили) эти мужчины и женщины, почти не выходят из рамок первейших жизненных потребностей, а технические приемы их изготовления столь же несложны, как технические приемы человека каменного века в Европе… Уже кроманьонец рисовал на стенах некоторых пещер великолепных животных. У кауашкаров не появилось почти никаких видов художественного творчества, за исключением музыки.»

Возможно, причиной такой скудости воображения является скудность той природной среды, которая окружает индейцев. И дело здесь отнюдь не в умственных способностях. Просто на том огромном пространстве, которое представляет собой архипелаг, только узкая полоска земли, да и то не на всех островах, пригодна для жизни — тут просто негде «развернуться» человеческому разуму, негде проявить свою остроту и изобретательность. Единственное место, где может поселиться человек, — небольшие песчаные пляжи, зажатые между скалами и водой. Единственный источник питания — морские животные (при этом весьма ограниченное число видов). Лес не дает практически никакого материала, кроме топлива, ветвей для хижин и древесины для лодок. В общем, мало что здесь может пробудить творческую фантазию! Подходящей глины нет, значит, нет гончарного ремесла. Нет растений с крепкими волокнами (и нет возможности разводить скот, который давал бы шерсть), значит, нет и ткачества. Годных к возделыванию земель нет, значит, нет земледелия и нет связанных с ним ремесел…

Однако как бы ни был ограничен круг ремесел, которыми могли заниматься кауашкары, они все же были приспособлены к существованию в местных условиях. Именно благодаря этим условиям жил этот морской народ — и жил счастливо. И только под влиянием белых разрушился многовековой уклад жизни кауашкаров. Одежда, подаренная мореплавателями, мелкие дешевые товары, привезенные спекулянтами, впервые вызвали потребности и желания, которые невозможно было удовлетворить с помощью местных ресурсов, — так родилась зависимость от «цивилизованных» стран и сопровождающая эту зависимость зловещая свита из краж, нищенства и упадка. Теперь трудно представить, какой была изначально жизнь индейцев — жизнь, которую они вели, пока были «дикарями», то есть пока были народом, были независимы ми.

Хижины, в которых они жили, легко разбирались, и они возили их с собой в бесконечных переездах по проливам архипелага. Как известно из рассказов первых видевших их европейцев (Ладрильеро, Фрэнсис Дрейк [40], отец Гарсия Марти, Бугенвиль [41]и т. д.), кауашкары сооружали для хижин круглые или овальные остовы из жердей, толстые концы жердей вбивались в землю, а верхушки загибались, так чтобы получился купол. Потом сверху натягивали тюленьи шкуры или укладывалась кора деревьев; на самом верху постройки устраивалось отверстие для дыма. С тех пор как человек покинул пещеру, у него не было более примитивного жилища… Но каким бы неудобным оно ни было — хотя бы из-за одного только дыма — такое жилище легче, чем какое-либо другое, разобрать, уложить в каноэ и в тот же день вновь установить на другом острове, где у берегов полно вкусных моллюсков. Некоторые семьи ежегодно передвигались по одному и тому же маршруту и каждый раз брали с собой только чехол из шкур для хижины. А жерди оставались на месте до следующего приезда.