Жизнь на краю земли

И так, Пуэрто-Эден отнюдь не рай, но, входя в расположенный в его окрестностях лагерь индейцев, попадаешь в первый круг ада. Чилийское правительство собрало здесь последних алакалуфов, или кауашкаров. Они живут в некоем подобии бидонвиля в лачугах из шатких досок и кусков толя, рядом с небольшим метеорологическим военным постом, где четверо солдат томятся в ожидании, когда прибудет смена. [38]

Слово алакалуф означает „едоки ракушек“; но сами индейцы так себя не называют. Это слово они считают презрительным прозвищем, которым наградили их иностранцы и другие племена индейцев. Они предпочитают называться кауашкарами, что на их языке значит просто „народ“. Мы решили придерживаться их словаря.

Бедный „народ“!.. От него уже почти ничего не осталось. В лагере, где он живет, подчинившись своей судьбе, сохранилась единственная хижина, построенная традиционным способом — из веток и земли, ее занимает школьный учитель… Этот учитель-метис якобы преподает детям испанский, но сам говорит по-испански очень плохо. Ребятишки болтают на каком-то смешном ломаном наречии, смеси испанского с языком кауашкаров. Взрослые все еще говорят на языке предков.

У нас не было никаких иллюзий по поводу того, что мы здесь увидим: доктор Клэр-Василиадис достаточно подробно обрисовал нам положение дел. Но действительность превзошла худшие наши ожидания. В лагере у Пуэрто-Эдена не просто исчезают традиции одного из племен индейцев, но вымирает физически целый народ. Мы постараемся получить от оставшихся в живых хоть какие-то крохи знаний о прошлом их этнической группы. Но мы ничего не сможем для них сделать. Мы не можем бороться с неумолимыми цифрами: в XVIII веке кауашкаров было более 4000; в 1880 году их оставалось лишь 949, в 1885-490; в 1924-25 — 150; в 1964 — 100; в 1953-60; в 1971-47; а сейчас, когда мы приехали, — их всего 27 человек. С изолированными народностями происходит то же, что с видами животных и растений: если численность падает ниже какого-то определенного уровня, вредные последствия близкородственных браков, а также влияние пониженного психического тонуса, порожденного безвыходным, отчаянным положением всего народа, на жизнеспособность племени приводят к тому, что дети рождаются все реже и реже. И лаже если создать им хорошие условия (до чего в данном случае далеко!), вряд ли можно надеяться, что эти малые народности возродятся вновь.

С антропологической точки зрения, кауашкары — индейцы, монголоиды особого типа, встречающегося по всей Южной Америке. И когда впервые видишь их — будь то перуанцы или боливийцы, — прежде всего в глаза бросаются их общие отличительные черты, свойственные этому типу: смуглая кожа, узкие глаза, широкие скулы, иссиня-черные волосы, редкая растительность на лице, кряжистый крепкий торс…

Мы довольно легко наладили с ними контакт. Кауашкары знакомы с доктором Клэр-Василиадисом — он уже не раз бывал здесь и представляет нас как друзей. Но до чего же убога их деревня…

Народ, когда-то гордившийся и дороживший своими традициями, теперь занимается лишь попрошайничеством, собирает понемногу дары моря и ведет скудную торговлю с чилийцами.

Подобно дрейфующему между звездами космическому кораблю плывет по течению эта медуза. Ее ядовитые щупальца парализуют мелкую добычу.

Большие суда редко заходят в Пуэрто-Эден: те, что курсируют между Вальпараисо и Пунта-Аренас, проходят мимо далеко от берега — в самой середине пролива Месье. Если какое-нибудь судно делает остановку в Пуэрто-Эдене, кауашкары бросаются к причалу, чтобы в обмен на крепкие напитки, вино, одежду или деньги предложить жалкие ремесленные поделки. Кауашкары, во времена своего расцвета строившие длинные лодки из дерева, продают теперь туристам их уменьшенные модели из коры…

Кое-кто из деревни ходит работать на известняково-фосфатные разработки Гуарельо, недалеко от Пуэрто-Эдена. Эти люди находятся в привилегированном положении, хотя их и эксплуатируют нещадно. У других же, опустившихся до крайней степени нищеты, не приспособившихся к современному миру и неспособных вернуться к старому образу жизни, нет ни надежды, ни воли.»

Дно проливов архипелага богато жизнью, о чем свидетельствуют морская лилия (в верхнем углу), офиура (в нижнем левом углу) и морской паук (в центре).

Они жили без одежды и были счастливы

(«Дневник» Мишеля Делу ара)