Жизнь на грешной земле (сборник)

Васька сорвался с места. Пробежав немного, он оглянулся, еще раз испуганно протянул «дедушка-а»… — и снова побежал в деревню…

Когда подоспели колхозники, Макарыч неподвижно лежал поперек межи в наполовину истлевшей одежде. Рядом валялись лохмотья фуфайки да обгорелое бамбуковое удилище. В воздухе еще стоял негустой запах степного пожарища.

Безмолвные, окаменевшие стояли вокруг колхозники. Перед телом Макарыча кое-где дымились тлеющие остатки бурьяна, горько чадили остатки ватной фуфайки. А по другую сторону тела стеной стоял пересохший, почерневший от дыма бурьян.

— Ну? — глотая воздух, спросил председатель.

— Чуть-чуть бьется, — ответил колхозный фельдшер, щупавший у Макарыча пульс.

Больше никто ни о чем не говорил. Молча, бережно положили старика на подводу и увезли в районную больницу.

* * *

Умирал Макарыч тихо и спокойно, в ясный ноябрьский день. На дворе было бело от первого снега. Стены просторной больничной палаты тоже были выкрашены белой масляной краской, и сам Макарыч был весь белый, перебинтованный с головы до ног. Рядом молча сидел похудевший за несколько дней председатель колхоза Петр Никитич. Маринка стояла у изголовья и прижимала ко рту скомканный платок.

Макарыч тяжело вздохнул и проговорил:

— Манюшка, взглянуть бы еще раз на улочку…

Маринка осторожно повернула к окну его забинтованную голову.

— Эка благодать… Снежок, рай в природе. Точно помолодело все.

Потом закрыл глаза и долго молчал, словно уснул.

— Долог век-то, да прожит, — чуть шевельнул он, наконец, губами.

— Дедушка! — воскликнула Маринка.

— А ты, Манюшка, не плачь, — заговорил Макарыч медленно, часто прерывая свою речь, — старый я, вот и умру. А легко мне, потому… Ведь все у меня тут, в колхозе… Вся душа в нем. Спокойно теперь умру и легко. Дай бог каждому так вот…

Полчаса Макарыч лежал, не шевелясь, и снова открыл глаза.

— А Груняшка-то, как она? — спросил он, отрывисто дыша.

Маринка поняла и ответила:

— По сорок одному с лишним собрали… с того участка.

Макарыч еле заметно кивнул забинтованной головой.

— Вишь ты, слово, значит, выполнила. А все плакала: погибнет хлеб. По сорок одному… А вон Васютка… по сто, говорит, соберу. И соберет, придет время, соберет… потому…

Больше Макарыч не говорил.

Петр Никитич вывел из больницы заливающуюся слезами Маринку. Завидя их, стоявшие у больничных ворот колхозники медленно сняли шапки. Только Васька, присев у забора, вдруг беззвучно заплакал, закрыв лицо красными вязаными варежками. Жучка жалобно скулила, закидывала лапы ему на грудь и все пыталась заглянуть в мокрые глаза своего молодого хозяина.

Потом колхозники молча окружили Маринку и, бережно поддерживая, повели домой. И Маринка, почувствовав в этом безмолвном прикосновении великую теплоту и заботу о ней, встрепенулась, медленно подняла голову и пошла быстрее, ступая на землю все увереннее и тверже.

_____

Бухгалтер

Последние километры до Токсуя пришлось ехать на машине.

Я сижу на ящике с консервами, а Петя пристроился на лежащем в кузове запасном автомобильном колесе.

Еще в доме колхозника, где мы ночевали, я узнал, что Пете вчера исполнилось двадцать лет, что он работает стажером на автомашине своего друга Васи Говоркова, и что шофера лучше этого Говоркова нет во всем Токсуйском отделении «Союззаготтранса».

Время от времени Петя поглядывает сквозь заднее стекло на сидящую в кабинке белокурую девушку в легком ситцевом платьице.

— Случайно, не ваша знакомая? — спросил я. Мне показалось, Петя чуть покраснел.

— Нет, что вы… — смутился он. — Собственно, вообще-то знакомы, конечно. Это Машенька, наша буфетчица.

Будущий шофер долго молчал и старался больше не смотреть на девушку.

— Вот вы говорите «случайно»… — наконец проговорил он, докуривая папиросу. — А случайностей в жизни не бывает.

— Это почему же? Вот мы с вами встретились совершенно случайно.

— Ну, то мы, а то… — и Петя умолк на полуслове. Минуты три молчал. Видимо, он что-то обдумывал или вспоминал. Папироса была уже выкурена. Старательно затушив ее, он резким щелчком выбросил окурок далеко за борт.

— Мой друг Вася Говорков тоже считал когда-то, что все в мире непостоянно и случайно. Я, как его стажер, могу со всей ответственностью сказать, что во всей Токсуйской конторе «Союззаготтранса» нет шофера, который был бы больше него влюблен в свою профессию, а тем не менее он сказал как-то, что даже шофером стал случайно.

— Шутка судьбы, — хитро улыбаясь, заявил Вася Говорков, когда ему кто-то пытался доказать, что выбор профессии не может быть случайностью. — В душе я бухгалтер.

Конечно, Вася шутил. Но эта необдуманная шутка причинила ему много неприятностей.

Дело в том, что Вася терпеть не мог счетных работников. С высоты своего шоферского положения он смотрел на них с некоторым превосходством. Но прошлым летом случилось непредвиденное: к счетным работникам он стал питать, я бы сказал, уважение. Собственно, не ко всем, а к некоторым. Если еще точнее сказать — к одному из них.

И надо же было кому-то на базе пронюхать это. Шоферы — народ веселый, ради шутки, как говорят, не пощадят отца родного.