Жизнь на грешной земле (сборник)

— Не плохо. Только не надо сейчас. Он, Борька, какой-то сейчас… Не надо, понимаешь?

— Эх, ну какой ты…

— Скорее же, а то он уйдет! — крикнул опять Борис.

— Иде-ем! Пошли, пошли, Алешка!

И девушка побежала к Борису.

Алексей помедлил, потом встал и торопливо пошел следом.

Он шел быстро, но догнать Шуру с Борисом не мог, их голоса звучали все время где-то впереди. Несколько раз между деревьями мелькала розовая блузка, и Шура махала ему рукой, но когда Алексей подходил к тому месту, ее смех и голос Бориса раздавались далеко впереди.

Потом умолк вдруг и смех и голос. Алексей шел и шел, а ничего не было слышно. Его охватили тревога и беспокойство. Он тоже видел, как несколько минут назад со злым прищуром глядел на Шуру Борис, как дернулся уголок его рта. Он пытался как-то предостеречь Шуру, но она не послушалась, и вот теперь их нет…

— Шура, Шура-а! Бори-ис… — крикнул он. — Вы где-е?

И тотчас донеслось:

— Алешка! Скорее… Але-еш!..

И голос смолк, будто девушке закрыли рот.

Откуда кричала Шура, Алексей понять не мог. Не то сбоку, не то спереди.

— Шура! Где ты? Где?

Но теперь она не откликнулась. Он побежал вперед, путаясь в жестких травяных стеблях, бежал до тех пор, пока не кончился перелесок и впереди не открылась рыжая степь, вернулся и снова принялся кричать. Но Шура и Борис словно провалились сквозь землю.

Он нашел их после того, как охрип от крика. Он, усталый, возвращался к тому месту, где стояли велосипеды. «Наверное, они уехали уже домой. Борька посадил ее на свой велосипед и увез», — думал он. И вдруг услышал, как кто-то плачет.

Он пошел на голос, продираясь сквозь заросли колючего шиповника. И то, что он увидел, сначала его не удивило и не испугало. Шура лежала на боку, свернувшись калачиком, в траве валялись слетевшая с ее ноги тапочка и белый носовой платок. Борис сидел нахохлившись, втянув голову в плечи, облокотившись о колени. Он сидел, курил и, казалось, с недоумением разглядывал валяющиеся перед ним тапочку с платочком.

Услышав шаги Алексея, он сперва одернул на Шуре смятую юбку и медленно обернул к нему обескровленное яростью лицо, что-то проговорил. Его голоса он не услышал, только догадался, что Борис сказал: «Пошел отсюда!». Не расслышал потому, что в ту секунду, когда Борис одернул на девушке юбку, Алексей понял, что тут произошло, почему плакала Шура, и у него перед глазами пошли круги, а в голове стало больно, точно ее разрывало, разворачивало чем-то изнутри.

Алексей схватился за тонкий стволик березки. Потом без сил опустился под дерево.

Как в тот день, когда пришла похоронная на отца, сердце Алексея что-то сдавливало, оно словно истекало кровью, а в животе была холодная пустота.

Посидев так несколько минут, он встал. Поднялся и Борис, сунул руку в карман, спросил:

— Драться будем? Давай. Я на этот случай одну штучку с собой захватил.

Он вынул руку из кармана и показал кастет.

— Эх ты… мыслящее существо…

Кастета Алексей не испугался, но и драться не хотел. Он испытывал лишь к Борису небывалую брезгливость да испытывал желание бросить в лицо ему что-то тяжелое и гадкое, чтобы слова сами по себе убили, раздавили его.

— С тобой не драться… Тебя, подлеца, в тюрьму надо. И сгноить там.

— А это ее дело, — усмехнулся Чехлов и кивнул на Шуру. — Только она в суд не подаст. Не посмеет.

— Нет, подаст! — почти теряя контроль над собой, выкрикнул Алексей. — Потому что… потому что и убить тебя мало!

Он резко отвернулся от Бориса, нагнулся, погладил девушку по плечу.

— Пойдем, Шура… Вставай, пойдем, — сказал он.

Девушка шевельнулась, приподняла разлохмаченную голову. Лицо ее было страшно, глаза горели ненавистью, губы искусаны, изжеваны, и она продолжала их кусать. Они — Алексей и Шура — поднимались с земли одновременно. Поднимались медленно, будто суставы срослись, разгибались с болью. И, встав, некоторое время глядели друг на друга. Алексей глядел виновато и жалостливо, а глаза девушки горели все той же ненавистью, презрением и гадливостью, будто это не Борис, а Алексей сделал с ней то, что раздавило и опустошило ее.

— Пойдем, Шура. Пойдем, — снова повторил он. — Ты для меня такая же…

— Такая же?! В суд? — Шура дышала тяжко и с хрипом. — А я ненавижу… Ненавижу тебя! Ты это понимаешь? — произнесла она шепотом. И вдруг истерично выкрикнула: — Понимаешь ты это или нет?!

И, размахнувшись, ударила Алексея сперва по одной, потом по другой щеке.

Борис все так же сидел на траве, покуривая, разглядывал тапочку и платочек. Девушка постояла немного перед Алексеем, глядя в его удивленные глаза, и, чуть не падая, отбежала к высокой сосне, схватилась за ствол и, зарыдав, осела, сползла по шершавому стволу на землю.

Алексей повернулся и побрел прочь, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья.

Больше Шуру он не видел до самой зимы. Несколько дней она болела, не выходила на работу, а потом и вовсе уволилась с завода, поступила на такую же работу в какую-то артель.

Обо всем этом Алексею сообщил Михаил Брага.

— Что-то у вас произошло, кажется, — спросил он.

— Ничего не произошло, — угрюмо сказал Алексей

— А что ты высох весь? Один нос остался…

— Ничего не высох…