Жизнь на грешной земле (сборник)

Борька тоже присел, снял фуражку. Из-за надорванной подкладки вынул клочок газеты, стал крутить самокрутку. В тот год, прячась от школьных учителей и родителей, они начали тайно покуривать.

— А ты хочешь? — спросил Борька. — Успокаивает.

— Давай…

Руки Алешки дрожали, но он все же свернул папиросу. Борис сунул ему зажигалку.

Это была тяжелая, медная зажигалка, выточенная из плоского куска металла. Борька выменял ее на рынке у какого-то старика за ведро картошки. Зажигалка давно и сильно нравилась Алешке, и Борис это знал. Нравилась потому, что это была все-таки машина, с ее помощью можно без труда и в любое время добыть огонь. Спички же в те годы были большой редкостью.

На их улице ни у кого из мальчишек не было зажигалки, и Борькино сокровище вызывало всеобщую зависть.

Алешка открутил колпачок, большим пальцем крутнул стальное колесико. Тотчас над фитильком вырос красноватый язычок пламени.

Прикурив, он дунул на пламя. Потом снова крутнул колесико. Потушил и еще раз крутнул. Зажигалка действовала безотказно.

В другое время Борька крикнул бы: «Дурак! Бензин-то знаешь почем?!» — и отобрал бы зажигалку. Сейчас он равнодушно смотрел на Алешкино занятие.

Помедлив, Алешка протянул Борьке зажигалку.

— Возьми себе, — сказал вдруг Борька.

Алешка непонимающе поглядел на друга: такую вещь — и ему!

— Бери, бери, — быстро сказал Борька. — Я давно решил тебе подарить ее в день рождения.

Алешка опустил зажигалку в карман, не испытывая почему-то никакой радости оттого, что стал обладателем этой драгоценной вещи. И вдруг подумал: его день рождения ни при чем, не будь похоронной, Борька никогда не подарил бы зажигалку, и ему, конечно, жалко ее.

От этих мыслей Алешке стало горько, слезы опять покатились из глаз. Он вынул из кармана подарок.

— Не надо мне…

— Да ты что? Я же от чистого сердца.

Это «от чистого сердца» вдруг взбесило Алешку. Он вскочил и закричал:

— Врешь! Врешь ты все! Жалостливый какой нашелся! Вот твой подарок… — И, размахнувшись, швырнул зажигалку в самые заросли.

Борька, когда Алешка закричал, поднялся, потом медленно сел.

— Ну и дурак, — сказал он.

Алешка тоже сел. Они сидели спиной друг к другу, июльское солнце жгло им плечи. Прилетела ворона, тяжело опустилась неподалеку на березовую ветку. Ветка качалась, а ворона глядела на них. Потом она испуганно вспорхнула, ветка снова закачалась. Из-за дерева вышла Шура Ильина, точно она, притаившись, все время стояла там, слушая их разговор. В руке у нее была старенькая корзинка.

— Вы что кидаетесь, — сказала она, строго вздернув выгоревшие брови. Глаза у Шурки немного косили, она стояла, смотрела в упор на Борьку с Алешкой и одновременно, казалось, высматривала кого-то еще по бокам. — Признавайтесь, кто кидал? Ты, Борька?

— Отстань ты! — сердито проговорил Борис.

— Еще и курят мне! — презрительно добавила Шурка. — Вот скажу вашим матерям, они вам ноздри-то повыдерут.

И разжала кулак. На ее жесткой ладошке поблескивала зажигалка.

— Дай сюда, — крикнул Борька, встал, взял у нее зажигалку, положил себе в карман и опять сел.

Шура тоже опустилась на траву, поджав под себя исцарапанные ноги, рядышком поставила корзинку. На дне корзинки лежали два небольших белых гриба.

— Ни черта грибов-то нету, — с сожалением сказала она. — Измаялась только. Все подлески истоптаны, откуда им быть-то… А ведь ты, Борька, мне чуть голову не проломил.

Шурка жила через три дома от Алешки. Алексей не любил ее за то, что она была красивая, а он, как считал сам, совсем некрасивый. И еще за то, что она все время по поводу и без повода смеялась, будто постоянно видела своими косоватыми глазами по бокам что-то смешное, чего не дано было видеть другим. Еще удивительно, почему она сейчас не хохочет, а сидит и печально смотрит на свою пустую корзинку.

Только он подумал так, Шура заулыбалась вдруг, потом запрокинула голову с гладко зачесанными волосами и захохотала.

— Ты чего? — поднял на нее Борька свои круглые, злые глаза. От злости его жесткие, черные волосы, подстриженные ежиком, заершились, казалось, пуще прежнего.

— Обманул меня сегодня мужичок-грибовичок.

— Какой тебе грибовичок еще?

— Есть такой.. Маленький-маленький. Его даже увидеть нельзя. Но такой хитрый-прехитрый. Утром я вышла из дома, а он стоит за деревом, поманивает: пойдем-ка, укажу тебе самое грибное место…

— Врешь ты все, — сказал Борька. — Видеть его нельзя, а ты, значит, увидела.

— Ничего не увидела я… Ну, догадалась, что он там стоит… Взяла корзинку и пошла. Иду, а он впереди бежит, играет со мной. Отбежит, спрячется за кустик или за травинку, ждет. Я подойду — он покажет язычок и дальше бежит. А язычок ма-аленький, с росиночку. И так же поблескивает.

— Гляди ты, и язычок разглядела.

— Эх ты — обиженно сказала Шура и замолчала. Алешка был рад, что она замолчала. Он бы еще более был благодарен обоим, если бы они догадались встать и уйти, оставить здесь его одного. Он бы еще поплакал, уже не сдерживаясь, потому что понял вдруг: слезы облегчают.

Но они не уходили. Помолчав, Борис равнодушно спросил:

— Как же он тебя обманул-то, этот мужичок?