Жизнь на грешной земле (сборник)

Она закрыла печь заслонкой, сдернула фартук, метнулась к вешалке.

— Поговорите. А я потом прибегу калачи вынуть…

И стукнула дверью.

Убегая, Мария на ходу все же поправила на кровати краешек одеяла, хотя в этом не было никакой надобности. Михаил сделал вид, что не заметил ее торопливого движения, а Тихомилов понял это, чуть скривил уголки губ.

— Не воспитывать, дядя Степан, я пришел тебя, — помолчав, сказал Михаил. — Ты вдвое старше меня… С Катей я сегодня чуть не до света вот проговорил. Легко, думаешь, ей?

Степан Тихомилов шевельнулся. Но сказать — ничего не сказал.

— Вот то-то и оно, дядя Степан. Я мальцом был, а помню, как она тебя ждала… Как всякое твое письмо с фронта при себе носила, теплом своим согревала. А тут посыпалось на нее, как свинцовые каменья с неба.

Степан теперь легонько и осторожно вздохнул, будто остерегаясь чего-то, и опять промолчал.

— Речушка вон наша Романовка маленькая, овечка перебредет. А сколь в ней воды утекло. Иную прошлую горсть воды и вернуть бы, да как, далеко она, неизвестно и где.

— Умом-то все это понимаю, Михаил, — хрипловато выдавил наконец из себя Тихомилов.

— А уезжать тебе отсюда, дядя Степан, все ж таки не надо. Ну, куда от родных-то этих холмов да степей? Мне вот они так во сне снились все.

Степан Тихомилов, исхудавший и усталый, поднялся, прошелся по комнате, остановился и стал глядеть на Михаила. Глядел долго, будто не узнавая, а сказал так:

— На отца своего ты сильно чем-то похож.

Снова сел и пододвинул к себе чашку с чаем, долго позвякивал в ней ложечкой.

— Тяжко мне тут будет. Да и Кате с Петрованом… сам говоришь…

— Это первое время. А там все обкатается… Да и коли хочешь, так Катя-то с мужем сами и просили меня — пусть, мол, остается тут Степан, в колхозе своем…

— Сами?! Просили? — не поверил Тихомилов.

— Вру я, что ли?

На стенке тикали часы-ходики, звук маятника громко раскатывался по комнате, причиняя, кажется, нестерпимую боль Тихомилову.

— Пока обкатается-то, сколько живого мяса сотрется, — сказал он.

— Не без этого, конечно, — согласился Михаил. — Только и о том подумай, дядя Степан, есть у тебя и сын. Да и сам-то еще молодой. Чего тебе, всего-то и сорок.

— Ну, это уж тебе жениться…

— Да как знать, кто наперед. — И Михаил поглядел не на кровать, а в сторону печки, где недавно стояла Мария. — Снега вон еще холодные счас, а как зажурчат…

Тихомилов бросил взгляд туда же,и они, кажется, без слов поняли друг друга.

— Веселый ты человек, Михаил, — покачал головой Тихомилов, и впервые его губы тронула неясная и грустноватая улыбка.

— Потому что горя натерпелся, дядя Степан. А похлебаешь его, так и узнаешь, как жить-то надо. Ну, давай, что ли, чай допьем…

… Где-то через час Михаил зашел в колхозную контору. В председательском кабинете толклись несколько женщин и Василий Васильевич Васильев, о чем-то спорили с Катей. При появлении Михаила все враз умолкли и гурьбой пошли к дверям.

— А калачи-то твои, теть Марунь, — сказал Михаил.

— Ой! — воскликнула счетоводиха и, оставив на столе свои бумаги, тоже выскочила.

— Ну что ж, Катя… Пожалуй что, я и готов под твое начало встать.

— Миша! Да отдохни недельку, другую!

— Не усталый я, Кать.

— Надо ж хоть подумать, к какому делу тебя.

— Да к любому. И столярничать и плотничать я там научился. И кирпичные дома могу класть, штукатурить, малярничать. Автомобильную премудрость всякую освоил, шофером работал полтора года…

В окна лилось утреннее мартовское солнце, по-зимнему еще жидковатое, но по-весеннему щедрое и веселое. Катя, ничего не говоря, долго смотрела на брата, в ее ясных, немного запавших от двух бессонных ночей глазах стояла усталая грусть.

— Со Степаном-то говорил?

— Ага, заходил к нему. — Михаил взял стул, поставил к окну, присел и, отвернув голову от сестры, некоторое время глядел на искрящиеся под утренним солнцем снега. Потом проговорил: — Сойдется он, я думаю, с теть Маруней-то.

— Миша?! — невольно воскликнула Катя.

— А что? — оторвался от окна Михаил. — По-моему, Кать, они этой ночью… и ночевали под одним одеялом.

Внешне на эти слова Катя никак не отреагировала. Может быть, лишь грусть в ее глазах стала чуть погуще, но она, опустив ресницы, прикрыла ими глаза.

Потом они еще посидели в безмолвии. Михаил снова глядел на белые искристые снега за окном, слушал, как орут где-то под карнизом юркие воробьи в предчувствии семейных своих забот.

— А что ж, Михаил… Бабенка она славная, — сказала Катя.

— А я с весны прямо дом себе буду ставить. Деньжонки у меня найдутся. А как поставлю — сразу и женюсь.

— Ох! Да ведь, Миша., еще и невесту надо высмотреть.

— Ну, это мы постараемся, — улыбнулся Михаил.

* * *

Как и предсказывал Михаил — будто в воду тогда он глянул, — Степан Тихомилов женился раньше Михаила.

Где-то через недели две после своего возвращений, немножко привыкнув к новому своему положению и чуть оттаяв душой, он, дождавшись, пока Петрован перестал стучать в кузнице, вышел ему навстречу.

— В гости хочу к тебе, Петрован, напроситься.

— Да мы с Катей завсегда рады, Степан Кузьмич. И Михаил, однако, дома уж.