Со временем небо над спорящими партиями прояснилось. Умные представители разных сторон поняли, что все направления психотерапии предлагают различные более или менее полезные точки зрения на психические проблемы. Научная теория прежде всего и новое терапевтическое исследование эффективности создали атмосферу трезвости и почтительной кооперации между школами. Это отрезвление привело к тому, что психотерапию в кругах специалистов снова рассматривают более, чем просто технику, которая иногда помогает и редко вредит. Это для одной из форм лечения, которая не претендует на создание счастья в жизни, неплохой результат. Потому что и здесь остается старый фармакологический принцип – у терапии, не имеющей побочных влияний, предположительно также нет и действия.
Но общественность уклоняется от этого разоблачения психомира и не воспринимает падения богов. Так легко она не отдает свои иконы счастья. В психоверующем народе по-прежнему господствует пылкий психокульт вплоть до сектантского фанатизма. Это ведет к тому, что психорынок все еще испытывает бум. И если клиентура хочет этого, он не отказывается продавать психологические техники как эзотерическое вероучение – совершенно в буквальном смысле. Так как там, где есть спрос, предложения в рыночном обществе ориентируются на него. В тени псевдорелигиозной психодеятельности злорадно потирает руки старый Карл Маркс, который находит здесь подтверждение своей теории базовой надстройки, в остальном давно устаревшей. За некоторым искусственным шумом битв между различными терапевтическими направлениями, которые явно безрезультатно спорят об истине, стоят часто серьезные материальные интересы.
Большое выступление
Все же было бы несправедливо искать в учении Карла Маркса, рожденного в XIX веке в Трире, сарказм по отношению к психологии, истоки которой надо искать у Зигмунда Фрейда, рожденного в XIX веке во Фрайберге. Так как в принципе они братья. XIX столетие было очаровано духом детерминизма: тогда думали, что у всего есть причины, и если их знать (а заодно и законы природы), то можно точно предвидеть все. Если бы это действительно было так, то это стало бы концом
Детерминизм был, так сказать, проектом генома XIX столетия. Более того: он был его запасной религией. Началом всему этому послужило парадное выступление математика Пьера Симона Лапласа, который объяснял императору Наполеону новейшую естественнонаучную картину мира. Когда он закончил и с гордой самоуверенностью посмотрел на императора, властитель практически всей Европы задал короткий вопрос: «Et Dieu?» (А Бог?) Математик гордо выпрямился перед императором и проронил: «Бог? Я больше не нуждаюсь в этой гипотезе!» Разумеется, в то время это было довольно смело – не нуждаться в такой гипотезе, – несмотря на то, что Всевышний в качестве затычки для всего того, что мы еще не можем объяснить, – самая большая ошибка веры. Во всяком случае, Господа Бога послали на пенсию и смастерили себе вместо него импозантные «научные мировоззрения». Так марш научного прогресса с высокопарным пафосом запасной религии зазвучал по всему XIX веку.
Первые паровые двигатели, с появлением которых произошел переворот в хозяйственной деятельности, железная дорога, сделавшая произошедшие изменения заметными для всего населения, промышленость, воспользовавшаяся техническим прогрессом
Конец иллюзии