Жизнь моя

— Моджи? — без выражения повторила она.

— Имоджин, нашей дочери.

— Да. Я… я помню ее, конечно. Но я не… — она смолкла.

Его глаза сощурились от улыбки, на которую было больно смотреть. Он был на десять лет старше своей жены, значит, он уже давно перешагнул шестидесятилетний рубеж, и внезапно он стал выглядеть на свой возраст.

— Последние несколько лет для нее были тяжелым временем. Не знаю толком почему. Юность, я полагаю. Возрастное. По крайней мере, это то, на что приходится надеяться. — Она понимала, что на самом деле он не верит в это. — Патрик умница. Он — единственный, с кем она разговаривает. — Снова эта улыбка. — Конечно, ее мать и я — мы полностью за пределами этого. Хотя, мне кажется, что это довольно естественно для двадцатилетних. Нет?

Он с сомнением посмотрел на нее, словно ища поддержки. Антония была тронута тем, что он апеллирует к ней — женщине за тридцать, никогда не имевшей детей.

— Я не знаю, что делать, — сказала она беспомощно.

— Я просто подумал, — продолжил он, — что, поскольку она всегда восхищалась вами и даже более того — очень любила, для нее может оказаться полезным, увидеть вас снова. — Он вздохнул. — Она чувствует себя такой неуместной во время этих мероприятий. Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы мы просто оставили ее, с ее видео и компьютером, но, возможно, Дебра права, Моджи надо учиться.

Антония внезапно вспомнила себя тинейджеркой: грузная, с лоснящимся носом, вечно на грани слез, слушающая, как родители спорят по поводу ее веса: «Но ведь, Эвелин, если ребенок не желает следить за этим теннисным турниром, неужели это так необходимо — заставлять ее?» — «Да, Чарльз, это действительно необходимо. Она должна учиться!»

История повторяется. Бедная Моджи!

Вечер в Лез Лимоньерс с Деброй и Нериссой. И Патриком. Боже правый! Что сказала бы Кейт, если бы слышала это?

Джулиан Пасмор уловил ее колебания и перешел в наступление:

— Так вы придете?

Она подняла голову и улыбнулась ему, надеясь, что улыбка получилась не слишком принужденной.

— Конечно, я приду, — сказала она.

Глава 22

— Не могу поверить, что ты можешь быть таким глупым, — в сотый раз сказала Дебра. — Пригласить эту женщину сюда, в этот дом, на коктейль!

Все еще в банном халате, она атаковала спальню, срывая простыни с постелей и швыряя их на пол. Ванная комната уже подверглась чистке и была затоплена водоворотом полотенец, большей частью неиспользованных. Завтра все это будет отослано в Мазеранс, в прачечную.

Джулиан опустился в кресло и погладил свой череп. Жрица очищает Святая Святых, устало подумал он. Он спрашивал себя: не станут ли также занавеси жертвой очистительного ритуала его жены? А что потом? Чистка гостиной? Полная смена декора? Возможно, простое упоминание об Антонии Хант заразило весь дом.

— Я просто не мог ее не пригласить, — сказал он мягко. — Мы же приглашаем всех остальных.

Она проигнорировала это.

— Ты забыл, что она сделала с моим сыном? Ты забыл, что она заклеймила его как вора?

— Конечно, нет.

— Пригласить ее сюда! В этот дом! Это оскорбление… Осквернение!

— Нет, — твердо возразил он. — Это цивилизованно.

— Ах, цивилизованно! — с презрением отпарировала она. — А цивилизованно было с ее стороны возвращаться сюда спустя столько лет? Сюда, в наш рай. Где мы были так счастливы!

Джулиан не ответил.

Дебра бросила постельные принадлежности и, присев к трюмо, выдвинула ящик для косметики.

— Я не знаю, о чем ты думаешь. Ты годами убеждаешь меня забыть об этом. «Забудь об этом», — передразнила она его, схватив первую попавшуюся помаду и вонзая ее в губы. — Потом ты приглашаешь это создание в мой дом! Мне казалось, что неуместность этого очевидна даже для тебя.

Джулиан рассматривал ее негнущуюся спину.

— Я думал, это могло бы помочь Моджи. Я и сейчас так думаю. Она так восхищалась Антонией.

— Моджи ни до чего нет дела.

Он откинулся назад, закрыл глаза и позволил воцариться молчанию.

— Ты думаешь, что я слишком бурно реагирую, — сказала она наконец.

— Я думаю, что ты расстроена, и это моя вина, и я извиняюсь. Но не могу же я теперь отменить приглашение.

— Ты разочарован, — сказала она, как будто не слышала, что он говорил. — Ты надеялся, что я смогу это проглотить.

— Тсс!

Она разглядывала свой макияж.

— Никто не может этого проглотить. Никто не может «проглотить» потерю своего ребенка.

— Я знаю.

— Нет, ты не знаешь.

Она подняла голову и сурово взглянула на свое отражение.

Он видел, что она перебрала с помадой, замазав внешнюю линию губ. С перепачканными помадой губами, с короткими, влажными волосами, перышками торчащими над ушами, она выглядела до нелепости юной, как ребенок, пойманный за разграблением вещей своей матери.

Он подошел и опустился на стул рядом с ней.

— Насчет этого мероприятия сегодня вечером… Ты можешь не спускаться вниз, ты ведь это знаешь. Я скажу всем, что ты нездорова.

Она подняла подбородок и встретилась с ним глазами в зеркале, и он с облегчением обнаружил, что из ее взгляда ушла сталь.