Жизнь моя

— Первое дело, которое мы собираемся заслушать, — начал коронер бодро, — касается смерти Джозефа Филиппа Янгера, от… — Он зачитал адрес и краткие биографические данные покойного спокойным, хорошо поставленным голосом, расчитывая на легкую эффектность, но такую, чтобы она не выглядела импровизацией. Время от времени он заглядывал в свою папку, чтобы вспомнить детали, но ни разу не запнулся и не прервал свой поток. Он говорил медленно и внятно — для клерка, сидевшего за столом перед ним, и заносившего примечания в лэп-топ.

Это было блестящее представление человека, который явно наслаждается своей работой. И если шелковый носовой платок выдавал легкое тщеславие, пожалуй, это можно было понять.

Патрик пытался сконцентрироваться на смерти Джозефа Филиппа Янгера — казалось черствым не сделать этого, — но он не мог. Рядом с ним очень прямо восседала Дебра Пасмор, ее руки покоились на коленях. Он не мог видеть Антонию, поскольку она находилась через проход от него. Ему хотелось бы сидеть рядом с ней, а не с Пасморами. Это ошибка позволить Дебре встать между ними. Но она ли виновата? Он не мог припомнить, чтобы она говорила или предпринимала какие-то действия с целью перетянуть его на свою сторону. Напротив, он сам считал себя обязанным это сделать.

Полисмен начал давать свидетельские показания. В отличие от представлений Патрика о зале суда, здесь не было специального свидетельского места как такового. Просто небольшое возвышение справа от стола коронера, стул на котором выглядел чужеродным предметом. Очевидно, предполагалось, что свидетель будет стоять, если не будет указано иное.

Свод законов, позаимствованный Патриком у Дебры, гласил: «Следствие не заинтересовано в предварительном установлении вины или ответственности. Это просто расследование, цель которого — установить личность умершего и причину его гибели, и, если возможно, изыскать средства предотвращения подобных смертей в будущем».

Это не установление вины, сказал он себе. Вина и причинная обусловленность — не одно и то же. Да, конечно.

Расследование случая Джозефа Филиппа Янгера быстро двигалось к завершению. Мистер Янгер, алкоголик семидесяти пяти лет, разведенный, плохого здоровья, повесился, потому что не хотел больше жить.

Его родственники подхватили свои мотоциклетные шлемы и вышли с явным облегчением.

Коронер поерзал на своем стуле, чтобы присутствующие отметили новую стадию действий.

У Патрика опять начало пульсировать в глотке.

— Итак, — сказал коронер, — мы переходим к смерти… — он сверился со своей папкой, — Майлза Себастьена Кантеллоу, Уилтон Роуд, 17, Лондон, SW1, смерть которого последовала во Франции. Дело находится в моей юрисдикции, поскольку тело в данный момент находится здесь, в Англии.

Странно было слышать в качестве постоянного адреса Майлза адрес дома в Белгравии, ведь за все три года их знакомства Майлз провел всего лишь несколько ночей под крышей дома своей матери. Также странно было слышать фамилию Кантеллоу упомянутую после недель общения с Пасморами. Когда его мать вышла замуж, Майлз решил оставить фамилию собственного отца, но не ради сыновних чувств, а просто чтобы позлить Джулиана, которого он не любил еще больше. Вероятно, Шеридан Кантеллоу испытывал похожие чувства по отношению к сыну, поскольку он не приехал на следствие из Эдинбурга. По словам Дебры, он «просил его информировать» о результатах и надеялся, что сможет присутствовать на похоронах. Надеялся присутствовать… Господи Иисусе! Бедный Майлз…

— …Я намерен огласить показания восьми свидетелей, — говорил коронер своим ровным голосом консультанта. — Показания месье Кловиса Панабьера (местный фермер), французского жандарма, который был на месте происшествия, представителей «скорой помощи» и пожарной службы, доктора Роже Жильбера (патологоанатома), доктора Антонии Хант, Патрика МакМаллана и Нериссы Пасмор. Против этого никто не возражает?

Рядом с ним дернулась Дебра. Казалось, ей было неуютно в роли пассивного наблюдателя.

— Хорошо, — сказал коронер, — скользнув по ней подозрительным взглядом. — Тогда мы можем начать с Патрика МакМаллана.

Патрик поднялся, и пристав показала ему, как давать клятву. По крайней мере, это было так же, как показывают по телевидению. И он испытал облегчение, услышав, что его голос не дрожит, когда он читал слова на карточке. Но его смущала клятва Всемогущему Богу — он в Бога не верил. Вернее, сомневался в Его существовании. Он воспринимал это как ложь, и это вызывало смутное ощущение дурного начала.

Коронер зачитал имя Патрика и его адрес в Оксфорде. Патрик подтвердил, что все правильно.

— Итак, — сказал коронер, — прежде чем мы приступим к делу, я хотел бы прояснить ряд технических вопросов. Насколько я понимаю, мистер МакМаллан, вас не было, когда требовалось написать дополнительное заявление, с 29 сентября по 12 октября. Не могли бы вы объяснить — почему?

Вопрос застал Патрика врасплох. Ему казалось, что он уже объяснил это британской полиции. Разве они не передали?

— Ох… да, сэр. Я пытался попасть домой. В смысле, назад, в Оксфорд.