Жизнь моя

Она быстро села, заправляя волосы за уши. Хватит мучить себя! Хватит валяться в постели, слишком долго ничего не предпринимая. Настало время действовать.

Взгляд на будильник подсказал ей, что было пять утра, значит, в Лондоне — четыре. Ее клерк будет не в восторге, когда его разбудят в такой час. Ничего. Он сможет хотя бы раз принести пользу, вместо того чтобы вносить беспорядок в ее расписание.

Она позвонила ему домой и попросила съездить в Палату, чтобы отправить ей факс с данными шести лучших нотариусов Франции, — немедленно.

Пришло время действовать.

Пришло время этой девице исчезнуть отсюда.

* * *

Внизу, в долине, Патрик был разбужен в четыре утра все той же головной болью, с которой ложился спать. К счастью, его неугомонность не разбудила Нериссу — она спала, как сурок.

Он натянул джинсы, свитер и спустился в свой кабинет.

«Я избавилась от всех этих вещей, связанных с Кассием… После следствия. Я не хотела иметь с этим ничего общего».

Как она выглядела, говоря это…

Он вспомнил, как она обычно говорила о своей работе: путаясь в словах, желая все объяснить. Тепло ее карих глаз. Неуверенность. Потребность быть любимой…

Она обычно носила в волосах цветные ленты, по две-три одновременно. Он заключал пари сам с собой, какие она наденет сегодня. Цвета мяты, малиновые, лимонно-желтые или цвета винограда. Но сегодня на холме она была в синем шарфе, несколько раз обернутом вокруг шеи. Шарф потрясающе контрастировал с чрезвычайной бледностью ее лица.

Он подошел к окну и постоял, наблюдая, как облака заполняют деревню.

Она играет с огнем, связываясь с Деброй! Это все равно что смотреть на щенка, ковыляющего к краю утеса, и не иметь возможности помочь.

Он пробовал предостеречь ее, но это ничего не дало. Он знал, что это не поможет. Если Антония впивалась во что-нибудь зубами, то уже не отпускала. Она не умела действовать по-другому. Антония есть Антония.

Он включил настольную лампу и начал обыскивать ящики стола. Он не мог вспомнить, куда дел эту злосчастную вещь.

Наконец он нашел, что искал, в маленьком ящике, что прятался за отделением для бумаг.

Он освободил место на столе и развернул карандашный набросок кантароса, сделанный Антонией.

Листок слегка пожелтел от долгого заточения в столе. Но в целом он выглядел точно таким же, как в то время, когда Майлз отдал его на хранение Моджи.

Патрик не видел его двенадцать лет. Ни разу с той ночи, когда он вернулся из Саффолка.

Он смотрел на Пегаса, мчавшегося с развевающимся хвостом и выгнутой шеей навстречу Беллерофонту. Лицо молодого человека было безмятежно радостным, уверенным в собственной силе, справедливости и совершенстве этого мира.

Патрик медленно свернул листок и положил обратно в стол.

Когда-то он любил ее. Если она, входя в комнату, называла его по имени, это звучало так, словно имя звучало впервые, и уже только это делало его иным, лучшим, человеком. А иногда, когда они все сидели на террасе и Моджи говорила что-нибудь забавное, а Майлз откалывал одну их своих шуточек, бывали моменты, когда он встречался с ней глазами и знал, что она чувствует то же, что и он. Что бы то ни было — любовь, удовольствие, нетерпение, — она чувствовала то же самое. Он больше не был одинок.

Патрик стремительно поднялся и пошел на кухню. Подобные вещи случаются только когда тебе двадцать, сказал он себе. Теперь ты вырос. И отбросил детские игры.

Четырьмя часами позже вниз спустилась заспанная Нерисса и обнаружила его укладывающим бумаги.

— Я подумал, может, нам вернуться в Лондон сегодня? — бросил он через плечо. — Если ты не возражаешь, конечно.

— Во всяком случае, — зевнула она, — это дало бы мне шанс подготовиться к прослушиванию.

— Прекрасно, — обрадовался Патрик. — Я позвоню в авиакомпанию и поменяю наши билеты.

* * *

На следующий день после столкновения с Патриком, Антония подвинула к стене кухонный стол, притащила из гостиной псевдотюдоровский стол и устроила рабочее место. Затем, не давая себе передышки, отправилась в Мазеранс за запасами. Она уже вернула арендованную машину, но Вассалс-сын одолжил ей старый «ситроен», годами ржавевший у него в сарае, чем несказанно удивил ее.

Поездка за рулем в Мазеранс была ошибкой. Она забыла тесноту местных дорог и манеру жителей ездить как камикадзе. Когда она вернулась, она была вся белой от пережитого.

Едва она открыла дверь, ее охватило мрачное безмолвие мельницы. Влажные стены, запах плесени и мышей, слабое мерцание сорокаваттной лампочки. Чтобы согреться, она провела полчаса в ванной, которая, к тому времени как наполнилась на три дюйма, совершенно остыла.

В четыре Антония вышла к мосту.

Дом Патрика был темен, ставни закрыты, машины не было. В «Бар-Табак» она узнала, что они с Нериссой сократили срок своего пребывания и вернулись в Лондон.

Ну и прекрасно, подумала она, по крайней мере, не придется созерцать, как они, блаженствуя, разгуливают по округе, почти женатые.